В целом очевидно, что кочевые общества не вписываются в обычную модель развития государственности, типичную для оседлых народов. Однако при этом созданные кочевниками государства традиционно играли большую роль в истории, как на территории завоёванных ими оседлых обществ, так и на степных пространствах. Несомненно, что у кочевников была государственность, но вопрос: чем именно она отличалась от государств, созданных оседлыми сообществами? Другой вопрос: каким образом оседлые и кочевые сообщества влияли на государственность друг друга? К примеру, могло ли завоевание кочевниками оседлых территорий привести к изменению принципов их социальной организации, точно так же как и государственности. Можно задать ещё вопрос, нужна ли была государственность в её классическом виде «чистым» кочевникам, если они никак не были связаны с оседлыми сообществами?
Без всякого сомнения, вопрос о степной государственности в истории является одним из самых актуальных. Ключевым моментом здесь является относительная неизменность принципов её организации. «Политическая система номадов легко могла эволюционировать от акефального уровня к более сложным формам организации власти и обратно, но такие формальные показатели, как увеличение плотности населения, усложнение технологии, возрастание структурной дифференциации и функциональной специализации, остаются практически неизменными… Всякая последующая эволюция по линии усложнения могла быть связана либо с завоеванием номадами земледельцев и переселением на их территории, либо с развитием среди скотоводов седентеризационных процессов» [16]. Общая неизменность организации и относительная лёгкость эволюции от племени к государству и обратно являлись характерной особенностью кочевых обществ. Но при этом важно, что племя в любых условиях оставалось основной структурной единицей и в обычном кочевом обществе и в состоянии кочевой империи.
В то время как в оседлом мире на протяжении многих столетий истории происходили значительные перемены, менялись условия, принципы, правила. Некоторые перемены носили радикальный революционный характер. Но на ранней стадии развития и государственного строительства общая тенденция в общественной организации была связана с движением от племени к государству. При этом в оседлых обществах не происходило обратного движения от государства к племени, за крайне редким исключением. Разрушение племенных границ в подавляющем большинстве случаев носило необратимый характер.
Но соседние с оседлым миром кочевые сообщества менялись мало. В основе их организации всегда находилась родоплеменная структура общества. Это было важным отличием от оседлых обществ, которые в процессе развития как раз уходили от родоплеменной структуры. Соответственно, любая кочевая государственность образовывалась на племенной основе и распадалась также по границам племён. Немногие исключения только подчёркивали общее правило. Даже такое революционное изменение, как появление ислама, не изменило принципиально организационной основы кочевых сообществ в Евразии и Северной Африке.
У такой консервативности общественного устройства были свои причины. В первую очередь это было связано с кочевым образом жизни. Родоплеменная структура была наиболее удобной формой организации в условиях постоянно меняющейся внешней среды. Мобильность кочевников требовала устойчивости базовых элементов организации, которые обеспечивались семейно-родственными и клановыми отношениями. Семья и клан гарантировали защиту в ситуации постоянной конкуренции.
Но эта же самая мобильность кочевников мешала сделать следующие шаги от племени к государству, которые традиционно происходили в условиях оседлых сообществ. Эти шаги заключались в первоначальной специализации по труду, затем в разделении общества на социальные группы согласно возникшей специализации, а впоследствии в появлении у элитных групп монополии на насилие. Первоначальное государственное строительство в целом завершалось с появлением монополии на насилие. На первом этапе такая монополия была связана с принуждением значительной части общества к труду, а затем к регулярным выплатам налогов как форме изъятия части произведённого продукта. Но в любом случае монополия на насилие и принуждение зависимых слоёв общества были важными элементами организации первоначальных государств.
Очевидно, что в кочевых обществах нет условий для прохождения подобного пути развития. Во-первых, нет условий для специализации по труду, такие возможности появляются в земледельческих сообществах. «С экономической точки зрения извечные изъяны и трудности кочевого скотоводческого хозяйства редко предоставляют возможность получения сколько-нибудь значительного и постоянного прибавочного продукта одной кочевой группой за счёт других. С культурной точки зрения этому препятствует однотипный образ жизни, связанный с мобильностью, возможностью откочёвок. С социально-политической стороны трудности возникают по самым различным причинам: от слабости и неразвитости политических институтов и отсутствия достаточно сильного аппарата принуждения до сегментарного характера социальной организации» [17]. Во-вторых, невозможно формирование масштабной системы принуждения к труду.
Важно также, что в целом в этом нет и особой экономической необходимости. В кочевом обществе нет продукта, который можно присваивать и, что немаловажно, хранить и накапливать, а также нет масштабных проектов, к примеру, ирригации, строительства религиозных сооружений, крепостей. Подобные проекты как раз и требуют массового принуждения к труду, как это было в первоначальных государствах в Египте, Месопотамии, Древнем Китае.
Соответственно, в кочевых обществах нет потребности в содержании государственного бюрократического аппарата для обеспечения такого принуждения. Но, что может быть более важно, нет возможностей возникновения специализированной вооружённой силы, появление которой является неизбежным следствием возникновения у государства монополии на насилие, а также необходимостью защиты производимых и накопленных ресурсов.
Здесь стоит отметить, что в кочевых обществах сохраняется важная функция племенного образа жизни, через который в своём развитии в разное время проходят все ранние общества. Она связана с сохраняющейся ролью племенного ополчения. В племенах каждый мужчина является воином, и это повышает его значение в жизни общества и в то же время ограничивает возможности по его принуждению, в том числе и к труду. «Сильное давление на кочевников могло привести к откочёвке или применению ответного насилия, поскольку каждый свободный номад был одновременно и воином» [18]. В оседлых обществах, где произошедшая специализация уже привела к появлению монополии на насилие, которая, в свою очередь, потребовала наличия специализированного военного сословия, эта функция постепенно теряет своё значение. Соответственно, на определённых исторических этапах там, где племена сохранили социальную однородность и обладают племенными ополчениями, они имеют преимущества над ранними государственными образованиями.
Такие ранние государства, которые развились из отдельных племенных общин, могли противопоставить своим племенным конкурентам только часть своих жителей, которые составляли специализированное военное сословие. Естественно, это снижало их способность к противостоянию внешнему давлению. Потому что зависимые слои населения, с одной стороны, не выполняли военной функции, а с другой — не имели соответствующих навыков. Данные группы населения находились под серьёзным давлением со стороны ранних государств. Соответственно, следствием их зависимости было