Эшли Муньос
Где мы начали
Понятия байкерского клуба
Жилет (косуха): обычно это кожаная или джинсовая жилетка с клубной символикой в виде нашивок, выполненных в цветах клуба. Она определяет, какому клубу принадлежит байкер, и демонстрирует лояльность к нему.
Сладкая попка: термин, используемый для обозначения девушек, которые не состоят в каких-либо серьезных отношениях, но получили разрешение находиться в клубе и проводить время с его членами.
Старуха: женщина в клубе, которая либо замужем, либо состоит в серьезных отношениях с одним из его членов, возраст не имеет значения при использовании этого термина.
Нашивка «Собственность»: почетное звание в клубе, поскольку это способ показать, с кем женщина состоит в отношениях, это повышенный статус, который показывает, что она принадлежит кому-то из членов клуба, однако это не означает, что женщина, которая носит нашивку «собственность», является членом клуба.
Домашняя мышь: девушка, которая выполняет работу по дому и занимается уборкой, часто за защиту и покровительство, если оказывает эту услугу члену клуба.
Церковь: место встречи высокопоставленных членов клуба, где принимаются решения и обсуждаются личные дела клуба.
Один процент (однопроцентники): 99% всех мотоклубов являются законопослушными клубами, которые собираются ради братства, хобби или чувства общности. Однако один процент этих клубов носит эту нашивку, что указывает на то, что они не соблюдают законы, выходящие за рамки тех, которые установлены их клубами. Это могут быть насильственные действия в целях защиты, незаконные способы зарабатывания денег и многое другое.
Президент: с точки зрения мотоклуба, этот человек является самым высокопоставленным членом, принимающим все окончательные решения.
Глава 1
Калли
Я не могла припомнить, чтобы воздух здесь казался таким густым и липким, но, с другой стороны, я никогда не стояла посреди кладбища Роуз-Риджа в разгар августовской жары.
Пот стекал у меня по спине, влажность обволакивала меня, пока я наблюдала за разворачивающимся внизу зрелищем. У дерева меня удерживали лишь упрямство и здоровая порция негодования.
Ни жара, ни обстоятельства не помешали толпе вокруг гроба моего отца облачиться в их привычные черные кожаные куртки и джинсы. Я даже была немного удивлена, что они слушают пастора, бубнившего что-то о мире и рае. Мой отец ничего не знал ни о том, ни о другом, и, будь он жив, рассмеялся бы этим словам и умчался в закат на своем Харлее. Он бы наверняка предпочел, чтобы его тело кремировали, ссыпали в пустую бутылку из-под виски и поставили на каминную полку в его любимом клубе.
Он бы хотел грандиозной вечеринки — с обнаженными женщинами, громкой музыкой и прочими формами разврата. Но поскольку я была его единственной живой родственницей, похоронный сценарий зависел не от него. А от меня. Я выбрала церемонию под открытым небом, с пастором, шестифутовой ямой в земле и вычурным надгробием, восхваляющим его военные заслуги и те несколько лет, когда он был мужем. Я умолчала о том, что он был отцом, потому что в итоге он им не был. По крайней мере, для меня.
Единственный, кто знал о моем присутствии сегодня, — это Киллиан, которому я сообщила о похоронах. Я знала, что он расскажет Рэд, и новость разлетится дальше. Однако он был не настолько глуп, чтобы оглядываться в мою сторону или рассказывать кому-то. На мне были огромные солнцезащитные очки, скрывающие мои ореховые глаза — точную копию отцовских, которые выдали бы с головой его единственную живую родственницу. Губы я подчеркнула любимым розовым оттенком — единственным ярким пятном в этом море черного. Мое темное платье вызывало зуд, туфли были слишком тесными, и все, чего я по-настоящему хотела, — это уйти подальше от ропота скорбящих, моря кожи и жары.
Черт возьми, мне очень хотелось выбраться из этой адской жары.
— Аминь, — пронеслось в толпе передо мной, и внезапно все головы поднялись, а я поняла, что пропустила еще одну молитву. Из-за того, что стояла в самом конце церемонии, я не разобрала почти ни слова из речи пастора, но подходить ближе отказалась наотрез. Вокруг гроба моего отца стояла его семья. Те, кого он ставил превыше всего в своей жизни, включая единственную дочь.
Мужчины и женщины мотоклуба «Каменные1 Всадники».
Я знала, что, если присмотреться, в глазах у них будут слезы, а на лицах — скорбь, заставляющая опускать взгляд. И еще я знала тут почти всех. Клуб моего отца воспитывал преданность, и «Каменные Всадники» были верны ему до конца, так что мысль о том, что старые члены не придут, даже не возникала. А значит, половина тех, кто растил меня, стояли в этой толпе. Я не хотела сочувствовать им, не хотела скорбеть об отце и больше всего не хотела жалеть саму себя.
Поэтому я стояла поодаль. Но достаточно близко, чтобы проконтролировать, что мои деньги потрачены должным образом, и… если быть совсем откровенной, чтобы провести последние минуты рядом с отцом перед тем, как его опустят в землю.
Мужчины, стоявшие впереди, нагнулись, взяли по горсти земли и бросили ее на гроб. Я смотрела, как несколько женщин в кожаных юбках и обтягивающих топах сделали то же самое. Взгляд задержался на Рэд, Хэмише, Киллиане и Бруксе. Мое сердце, словно зазубренный камень, колотилось о ребра.
Когда-то они были моей семьей — теми, кто учил меня завязывать шнурки и ездить на велосипеде. Рэд объяснила, что делать, когда начались месячные, и как красить ресницы тушью. Хэмиш научил меня жульничать в покере и держать большой палец над костяшками при ударе. Киллиан был ближе всего к брату, и я знала, что сегодня ему так же больно, как и мне. Все, чего я хотела, — быть рядом с ним и оплакивать человека, который нас вырастил. Он был таким же отцом для Кила, как и для меня, но я стояла здесь, а он — там.
Мои губы слегка приоткрылись, пальцы ног вжались в носки туфель. Маленькая девочка внутри меня жаждала увидеть их сегодня. Семь лет прошло с тех пор, как я говорила с кем-либо из них, включая отца. И все же, та сломленная маленькая девочка с разбитым сердцем так отчаянно надеялась, что они поднимут головы, обернутся. Что они найдут меня и заключат в объятия. Я схватилась за дерево за спиной, лишь бы не поддаться непреодолимому желанию сбросить туфли и побежать к ним.
Вместо этого я наблюдала, как остальные повторяли ритуал с землей, снова и снова, пока перед гробом моего отца не остался лишь один человек. Я представляла, каково это — чувствовать теплую землю между пальцев. Я представляла, как она въедается в ногти, позволяя унести с собой частицу места упокоения моего отца. Это вернуло меня в те времена, когда мне было десять лет, и мы с отцом проводили время на заднем дворе, а он, улыбаясь, насыпал в банку цветной песок из магазина и говорил, что это сокровище.
Тогда я еще не понимала, что единственным его сокровищем был клуб.
Толпа рассеялась, собравшись возле своих начищенных мотоциклов, припаркованных на траве вдоль узкой асфальтовой дорожки, пересекающей кладбище.
Мужчина, оставшийся у гроба моего отца, не двигался. Его джинсы выглядели свежевыстиранными, и, насколько я могла судить, на них не было дыр. Его белая футболка казалась новенькой, только что извлеченной из пакета.
На спине его кожаной куртки красовалась надпись «Каменные Всадники» над эмблемой клуба — черепом с розами, растущими из глазниц. Под черепом, вышитым на коже, было написано имя, которое привлекло мое внимание. Это не должно было заставить мое сердце биться так сильно. Глаза прищурились, казалось, мой взгляд мог прожечь дыру в спине этого мужчины, когда я наконец осознала, кто он и кем стал.
Уэс.
Президент.
От шока мои глаза расширились, а губы приоткрылись в беззвучном вздохе.