— Ну это такой популярный термин в западных странах, affirmative action, если по-английски — означает предоставление преимущественных прав или привилегий для определённых групп населения, которые применяются для достижения равенства в должностях, уровне образования, доходах для представителей разных полов, рас, этносов, конфессий, сексуальных ориентаций и так далее. То есть те группы населения, которые согласно общественному мнению ранее подвергались обычной дискриминации, не позитивной… ну как негры в Америке или гомосексуалисты в Германии… теперь должны получить гораздо большие права по сравнению с теми, кто их ранее угнетал — белые граждане в Штатах или лица традиционной ориентации в Европе.
— То есть вы хотите сравнить советские республики с неграми и педерастами? — вскинулся Щербицкий.
— Не я хочу, — мягко осадил его Романов, — вы сами это делаете… своими требованиями, почерпнутыми из замшелых трудов классиков…
— Ну знаете, Григорий Васильевич, — не нашел ничего другого, за что можно зацепиться, Щербицкий, — называть труды основоположника нашего государства замшелыми, это… — он покрутил руками вокруг воображаемой оси, но так и не нашел подходящего сравнения.
— Да, Владимир Васильевич, — горько усмехнулся Романов, — пришло время называть вещи своими именами. Надо учиться в наших китайских коллег, они придумали чеканную формулировку относительно наследия своего основоположника, товарища Мао — 70 процентов правильного и 30 процентов ошибок. Вот и у нас так, в ошибки Владимиру Ильичу можно смело занести национальную политику… в том знаменитом споре о формате нового государства прав был товарищ Сталин со своей теорией автономизации, но к сожалению он проиграл.
— У Сталина потом было 30 лет, чтобы исправить свою ошибку, — заметил Щербицкий, — если конечно считать это ошибкой — что же он не сделал этого?
— А это другая большая тайна, — вздохнул Романов, — возможно, посчитал, что и так все работает, а значит лезть в отлаженный механизм не стоит. Так что там насчет моего предложения?
— Какое предложение? — не понял тот, — я что-то не припомню никаких предложений.
— Ах да, — спохватился Романов, — я же его еще не сделал — приношу свои извинения, склероз. Так вот, предложение такое — на опросе подсудимых, который сейчас вот начнется, вы признаете свою вину, каетесь в содеянном и говорите, что виной всему был финансовый вопрос… ну придумайте что-нибудь о переделе сферы влияний в бизнесе.
— И что я получу взамен?
— Условку, Владимир Васильевич, чистую условку года на два примерно… а я уж позабочусь о сфере деятельности, куда вас привлечь — опыт у вас немалый, пользы в народном хозяйстве принесете много, если постараетесь.
— А что будет с национальной политикой? — не смог не задать свой наболевший вопрос Щербицкий.
— Все хорошо с ней будет… посмотрите в Соединенные Штаты — там национальностей вдвое больше, чем у нас, а никаких проблем не видно… или вы все же будет настаивать, что Украина должна самоопределиться? Так ведь уже три раза самоопределялась — загибайте пальцы. Первый раз при гетмане Хмельницком, второй при гетмане Скоропадском, которого, правда, тут же сменил Петлюра, ну и третий наверно сами помните, Бандера-Шухевич и все прочие УПА-УНСО. И какой итог этих самоопределений?
— Это были неудачные попытки, — отвечал Щербицкий, — согласен. Но никто же не будет уверять, что в следующий раз у нас не получится. Исторический материализм утверждает, что история развивается по спирали.
— Верно, — неожиданно легко согласился с ним генсек, — по спирали. Но другая народная мудрость гласит, что необязательно самому наступать на грабли, причем несколько раз подряд и с неизменным получением черенком по лбу — достаточно посмотреть, как это проделывают другие, так ведь?
— Мне нужно подумать, — медленно и с большим трудом произнес Щербицкий, — хотя бы до завтра.
— Нет вопросов, Владимир Васильевич, — поднял руки вверх генсек, — думайте, а допрос можно и перенести, верно, Александр Михайлович? — обернулся он к Рекункову.
— Конечно, Григорий Васильевич, — согласно кивнул тот, — на сегодня хватит и Алиева с Локтионовым.
Вашингтон, Овальный кабинет Белого дома
У президента было плохое настроение с утра — разыгралась застарелая подагра, а тут еще сынок, Джордж Буш-младший подкинул дополнительных проблем папаше, пришлось разбираться с его аварией в пьяном виде… ну разобрался и на том спасибо. И еще ему приснился эпизод из Второй мировой, реальный, но с некоторыми отклонениями — как его Эвенджер подбили над Титидзимой, и он потом добрых полсуток болтался в Тихом океане, пока не подобрала субмарина ЮС-Нави… но в сегодняшнем сне его никто не нашел и не спас и он медленно, но верно умирал от жажды посреди океана воды…
— Мистер Буш, — зашел в кабинет секретарь, — к вам государственный секретарь.
— Пусть заходит, — с трудом сдержал гримасу отвращения президент, — что ему надо, не сказал?
— Нет, мистер Буш, — прошелестел секретарь и освободил место для Бейкера.
— Привет, босс, — уселся тот без приглашения в гостевое кресло, — извини, что побеспокоил, но проблема довольно срочная…
— Выкладывай, Джеймс, — Буш переставил зачем-то у себя на столе письменный прибор слева направо и внимательно посмотрел на собеседника.
— Завтра прилетает Воронцов… — начал Бейкер.
— Ээээ… — прервал его Буш, — кто такой Воронцов, напомни…
— Министр иностранных дел в России, его вместо Громыко поставили — помните такого?
— Громыко, конечно, помню — мастодонт холодной войны… его еще у нас называли «мистер Нет». А Воронцов, значит, исполняющий обязанности этого мистера…но ты продолжай, — кивнул он Бейкеру.
— Так вот, у нас был с этим Воронцовым тур переговоров в Москве, они предложили нам сделку по Югославии, но вы, босс, ее не согласовали — поэтому назначен второй тур, уже у нас… вспоминаете?
— С трудом, Джеймс, с трудом, — Буш открыл тумбочку своего начальственного стола, вынул оттуда две бутылки, в одной Бейкер опознал калифорнийское бренди, про другую ничего не понял.
А