— Его экстрасенс краешком зацепил, — подсказал гном.
— Да сообщили уже! — отмахнулся дядька. — Шагайте в отдел кадров, там повестки вручат. И чтоб без прогулов! Завтра, как в горотделе опросят, пулей на дежурство!
В главный корпус мы не пошли, а поехали. В отделе кадров я поставил намеренно неразборчивую закорючку, а после не упустил случая поинтересоваться размером оклада, но сколько именно мне будет причитаться никто сказать так и не смог. Приказ о приёме на испытательный срок ещё согласовывался руководством, а вилка у санитаров и в особенности санитаров-стажёров была, по словам кадровички, весьма велика.
— Как бумаги вернутся, так и ознакомим с приказом! — заявила миловидная женщина лет сорока в простеньком ситцевом платье. — В любом случае аванс у нас двадцатого, получка — пятого.
Я кинул взгляд на отрывной календарь и спросил:
— А раньше никак?
— Неужто подъёмные прогулять успел? — удивилась кадровичка. — Только вчера талоны на питание до конца месяца и пятьдесят рублей на руки получил!
— Запамятовал, — изобразил я смущение. — Денёк сложный выдался.
— По тебе и видно! — фыркнула дамочка, выразительно глянув на мой забрызганный кровью халат.
Я приметил на её пальце обручальное кольцо и решил от пустого трёпа воздержаться, спросил:
— Так я пойду?
— Подожди, сейчас паспорт верну. Тебя прописали уже.
Она отперла огроменный засыпной шкаф в углу и вручила мне новенькую красную книжицу с золочёной надписью «паспорт» на обложке и чем-то вроде схемы атома с ядром и окружностями электронов. Фотокарточка на первой странице оказалась моя собственная, вместо ФИО значилась лаконичная кличка «Гу», а выдал сей документ горотдел милиции некоего города Нелюдинска. В пятой графе значилось «орк тире лесостепной», а прописали меня по адресу улица Сосновая, дом пятнадцать, в общежитии горбольницы за номером три.
Кадровичку кто-то позвал, она предупредила:
— Подожди, сейчас расписаться надо будет, — и вышла в коридор.
Я постоял-постоял, а потом взял ручку со стальным пером, макнул её в чернильницу и для пробы вывел несколько букв на обратной стороне повестки. Умудрился не наставить клякс и не запорол ни одного завитка, поэтому после недолгих колебаний добавил к своей кличке приписку «двин» — так, чтобы получилось «Гудвин». Чернила — один в один, различия в почерке тоже в глаза нисколько не бросались.
Зачем паспорт испортил? А захотелось! Я им не собака!
Руки так и чесались вписать ещё и «Сергей», но решил совсем уж не наглеть, а там и кадровичка вернулась. Расписался в журнале за паспорт, покинул кабинет, помахивая красной книжицей и мысленно посмеиваясь.
К этому времени шофёр давно успел куда-то умотать, и я задумался, как быть дальше. Озадаченно пошарив по карманам, обнаружил лишь мятую бумажку ордера на заселение в общежитие и медный жетон с дыркой, на котором было выбито число «двадцать один». Сложил одно с другим и потопал на станцию скорой помощи. Там сразу отыскал служебную раздевалку, не пришлось даже спрашивать дорогу. Дежурившая на входе пожилая гномиха приняла жетон и выдала ключ, а после велела выкидывать халат в бак для грязного белья и брать полотенце.
— Мыло в душевой, — подсказал она с плохо затаённой насмешкой.
Дальше мне только и осталось, что распахнуть дверь с нацеленным вниз треугольником и отыскать шкафчик за номером «двадцать один».
Одежды внутри не обнаружилось, зато на нижней полке стояла потёртая спортивная сумка из дерматина с надписью «BOX». Потянул её на себя за ручки и едва не уронил на ноги, до того увесистой та оказалась. Аккуратно опустил на пол, расстегнул молнию и обнаружил, что вес сумке придаёт пудовая гантель, а больше внутрь не положили ровным счётом ни хрена. Все кармашки проверил, все стенки прощупал, не нашёл ни денег, ни талонов.
Ну и куда, спрашивается, выданные мне вчера полсотни подевались⁈ Неужто обокрали?
Пальцы сами собой стиснулись в кулаки, а губы растянул злой оскал, пришлось собрать в кулак всю свою волю, лишь бы только заставить себя успокоиться. А как совладал с выплеснувшимся в кровь адреналином и хорошенько всё обдумал, то резонно заподозрил, что моя головная боль вызвана отнюдь не только пропущенным ударом в лицо. В конце концов, похмельную сухость во рту тот объяснить никак не мог.
Я беззвучно выругался и убрал гантель — ну вот на хрена она мне⁈ — в сумку, а ту вернул в шкафчик. Туда же побросал стянутую с себя одежду и поставил кроссовки. Запер замок и с обёрнутым вокруг бёдер полотенцем отправился в душ. Отыскал мыло на раковине умывальника и долго-долго отмывал кожу от пота и крови, чужой и собственной. Заодно куда тщательней прежнего изучил доставшееся мне тело и счёл, что жаловаться на него грех. Пусть и был накачан заметно сильнее необходимого, но сложение оказалось гармоничным и пропорциональным.
Жить можно!
Завернув краны, я насухо вытерся и вернулся к своему шкафчику. Встал там напротив зеркала, благо в разгар рабочего дня раздевалка пустовала, и внимательно изучил рассаженную скулу и рассечённую бровь. Какой-никакой опыт в таких делах у меня имелся и, раз уж кровь остановилась сама собой, решил за медицинской помощью не обращаться. И так шрама не останется.
Затем вгляделся в черты лица и досадливо поморщился, но после недолгих раздумий всё же счёл, что в сравнении с иными моими знакомцами из прежнего мира я в своём нынешнем обличье прямо-таки писаный красавчик.
Вот только мелированный ирокез и серьги…
В серебряной оправе чернели круглые полированные камни, и я без всяких колебаний избавил мочки от увесистых украшений, после чего оделся и вытянул из шкафчика сумку. Зло выругался из-за оттянувшей руку тяжести, напоследок взглянул на своё отражение и выругался ещё раз. Одежда пестрела пятнами крови, пришлось снимать её и замачивать в мыльной воде. Вымыл кроссовки, затем взялся оттирать штаны и майку.
Результат вышел откровенно так себе — если на синем пятен особо видно не было, то на белом они кое-где остались вполне различимы.