Глава 5
Разговоры
Машина катилась ровно. Я смотрел в окно, за которым проплывали тёмные ели, редкие поляны, серые облака, словно застрявшие между верхушками деревьев. Только странное ощущение не отпускало: будто что-то вот-вот должно было произойти, но не произошло. А еще, я с удивлением отметил, что вновь не увидел лисы. Ни на обочине, ни между кустов, ни на повороте, где она обычно появлялась, мелькнув рыжим отблеском и исчезнув за деревьями.
Конечно, это могло ничего не значить. Вдруг это и впрямь был обычный зверь, который вполне мог отправиться по своим лисиным делам. Но я понимал, что в Северске всё имело значение. И я уже знал, что случайности здесь редко оказывались случайными.
Я перевёл взгляд на воеводу. Он спокойно сидел и чуть прищурившись, смотрел на дорогу.
— А вы заметили, что пропала лиса? — уточнил я.
Морозов повернулся ко мне и нахмурившись, уточнил:
— Какая лиса?
Голос его прозвучал ровно, но с тем оттенком, в котором едва заметно слышалось тревожное: «Вот только этого нам не хватало».
Я не сразу ответил. Просто не мог подобрать слова. И сам не знал, что именно хотел услышать в ответ: подтверждение, что он тоже замечал её, или, наоборот, уверение, что всё это мне только показалось.
Машина между тем плавно миновала небольшой мост, и тёмная вода под ним блеснула коротким холодным светом. Я тяжело вздохнул, понимая, что теперь разговора всё равно не избежать.
— Ну… — я немного смутился, чувствуя, как неловко звучит то, что собирался сказать. Но, раз уж начал, останавливаться было поздно. — С самого первого дня я видел здесь лису. Каждый раз, когда мы уезжали, и когда возвращались. Всегда где-то рядом появлялась лиса, которая перебегала дорогу, останавливалась, глядя на нас, и скрывалась в лесу.
Я говорил спокойно, стараясь не придавать словам никакого скрытого смысла, хотя внутри всё же чувствовалось лёгкое волнение. Морозов слушал, не перебивая, лишь изредка поворачиваясь ко мне и кивая.
— А однажды, — продолжил я, чуть понизив голос, — я видел её… в человеческой форме.
Воевода слегка повёл бровью, но виду не подал. Будто речь шла о чём-то обыденном, вроде пробравшейся в сад соседской собаки.
— Лису? — уточнил он с привычным спокойствием, словно проверял, правильно ли расслышал.
— Да, — подтвердил я. — Она стояла в траве у ограды. Сначала была зверем. Я отвёл взгляд, буквально на секунду, и… — я запнулся, не зная, как закончить, — через мгновение на ее месте стояла девушка.
Владимир молчал. Руки его по-прежнему лежали на руле, но пальцы чуть сильнее сжали обод. Он выглядел всё так же спокойно, но по глазам я понял, что воевода насторожился.
— Лиса? — почему-то снова переспросил он, чуть растягивая слово.
Я кивнул, чувствуя, что с каждым разом звучит это всё нелепее.
— Лиса, — повторил я. — Рыжая, с пушистым хвостом. Только теперь я не уверен, что она была обычной.
Морозов хмыкнул, но не ответил. Машина ехала по дороге, а я никак не мог отделаться от ощущения, будто с каждым его вопросом мой рассказ становился не менее странным. Напротив, словно приобретал какую-то пугающую правдоподобность.
— И она обернулась… — начал было воевода после паузы.
— Да я о том и говорю, — нахмурился я, чувствуя, как тон воеводы начинает меня раздражать. — Обернулась в девушку. Самую настоящую, в сарафане.
Морозов кивнул, не выказывая ни удивления, ни сомнения. Ну, или стараясь не показывать.
— И как вы поняли, что это та самая лиса? — спокойно спросил он, выворачивая руль. Машина плавно свернула к воротам, колёса захрустели по гравию, и через мгновение мы уже въезжали во двор.
— Заметил хвост, — нехотя признался я, чувствуя, как щеки заливает жар. — Только не подумайте, что я заглядывал под сарафан незнакомой девушке, — поспешно добавил я, бросив на него косой взгляд. — Просто… он мелькнул. Из-под подола. Совсем немного, кончик. Рыжий, с белым мехом. Но я его узнал.
Воевода молчал, но я видел, как у него дрогнули губы. И непонятно было: то ли он сдерживал усмешку, то ли что-то прикидывал в уме.
— А ещё… — продолжил я, опустив голос, — глаза у неё были… такие, что не перепутаешь. Рыжие, как у зверя, но не хищные. Смотрела прямо, спокойно, будто знала меня. И от этого стало… странно. Не страшно, нет, а именно странно.
Морозов не ответил. Только выдохнул и тихо сказал больше себе, чем мне
— Значит, перевёртыш появился перед вами в виде девушки в сарафане…
В его голосе не было насмешки, но что-то в интонации всё же задело.
— Владимир Васильевич, вы меня удивляете, — внезапно вспыхнул я. — Зачем всё время меня переспрашиваете? Вы ведь слышите, что я сказал.
Воевода не сразу ответил, как будто давая мне время выговориться. Но мне больше нечего было сказать.
— Вы уж простите меня, княже, — произнёс он слишком вежливо, почти официально, и в этой подчеркнутой учтивости чувствовалась усталость.
Он заглушил двигатель, и тишина тут же обрушилась, густая, тягучая. Где-то за домом коротко взвизгнула коса, которую то ли точили, то ли косили высокую траву. Хотя это было странно, учитывая недавний дождь. Звук пронзительно резанул воздух и стих. В следующее мгновение в боковое стекло с тяжелым гулом ударился толстый, ленивый шмель. Он сердито прожужжал, словно высказал всё, что думает о людях, которые прячутся за чудными прозрачными преградами и мешают порядочным насекомым, и улетел по своим делам.
Морозов повернулся ко мне, насколько позволяла теснота водительского сиденья. Его взгляд стал внимательным, цепким. Он не говорил ни слова, просто смотрел. Будто не пытался уловить ложь, а проверял, не сошёл ли я с ума.
Я вдруг почувствовал, как лёгкий холод прошёл по спине. Вдруг понял, что впервые за всё время вижу воеводу по-настоящему серьёзным. Не раздражённым или ироничным, а именно сосредоточенным. Как человек, который понимает: если всё сказанное — правда, то дело совсем нешуточное.
— Были бы вы подростком, — медленно проговорил Морозов, всё ещё не сводя с меня взгляда, — я бы