— Нечего наверху мужчине делать. Не бойся, у Эвки не только Иренка. Там есть кому о ней позаботиться. Я им полностью доверяю, — закончил Кабурек, словно подводя итог. Макс рассеянно кивнул и отхлебнул из кубка. Вкуса напитка он толком не разобрал.
— Давно? — спросил стражник, баюкая кубок в дрожащих ладонях.
— С полчаса как началось. А ты быстро добрался, — водяной с интересом посмотрел на зятя. — Был неподалёку?
— На мосту. Мы с Иржи уже возвращались, пан командор нас отпустил до утра.
— А где сам пан Шустал?
— Небольшое дело на Подскали.
— Одному и ночью? — в голосе мельника слышались сомнение и упрёк.
— Не одному, с ним пан Чех пошёл.
Наверху разом зазвучали несколько голосов, но слов было не разобрать. Максим, вздрогнув, пролил часть содержимого кубка на пол и с тревогой уставился в потолок.
— Всё будет хорошо, — Кабурек старался говорить спокойно и уверенно.
— Пан Матиаш, — тихо заговорил Резанов, и водяной с удивлением посмотрел на парня: тот редко обращался к нему по имени. — Скажите честно, с Эвкой всё в порядке? Что там происходит?
Тесть поёрзал в кресле, старательно избегая взгляда зятя. Потом пробормотал:
— Роды сложные. Но всё будет хорошо.
Максим несколько секунд смотрел на водяного, затем отрешённо уставился в огонь. В голове вертелись обрывочные мысли о флаконе и его содержимом, зазря пролитом на холодные камни. О мечущейся в горячке девочке на Подскали и жене наверху, в постели — бледной, исхудавшей, осунувшейся. Он с силой зажмурился, потом открыл глаза и часто заморгал. На втором этаже снова забубнили голоса. Макс залпом допил остатки, поставил пустой кубок на пол у кресла и закрыл лицо ладонями.
Минута уходила за минутой. Резанов чуть покачивался вперёд-назад в кресле, а обрывочные терзания, которыми парень себя изводил, наконец оформились в единственную связную мысль: он ошибся. Нельзя было изменить предначертанное, перекроить старую легенду. Нельзя было по щелчку пальцев возвратить лето, и никакое раскаяние не способно было в мгновение ока взломать лёд на Влтаве.
Потом мысль изменилась, и подлый голосок ехидно заметил где-то в глубине души, что лучше было отдать остававшееся во флаконе Эвке. От этой идеи Максиму стало тошно. Противный самому себе, он вскочил на ноги и принялся расхаживать туда-сюда по комнате. Время от времени наверху тоже раздавались шаги, и тогда капрал-адъютант тревожно замирал, со страхом глядя на потолок. Кабурек уже не пытался успокаивать зятя: маленькими глотками прихлёбывая из своего кубка, водяной задумчиво глядел в огонь и молчал.
Распахнувшаяся входная дверь ударилась о стену с такой силой, что на штукатурке осталась вмятина, а оба мужчины вздрогнули. На пороге вырос припорошенный снегом Шустал, за ним маячила такая же залепленная снегопадом фигура Чеха. Оба поклонились Кабуреку и принялись пристраивать на вешалке плащи и шляпы.
— Сделали, — коротко отчитался капрал и огляделся по сторонам. — Как у вас дела? Макс, я ведь правильно понял?
— Правильно, — коротко отозвался тот, снова возобновляя свои хождения.
Пан Чех устало опустился в оставленное Максимом кресло. Водяной молча взял из буфета ещё два кубка, налил в них из подвешенного в камине котелка питьё. Протянул кубки гостям. Иржи прислонился к стене у выхода на лестницу и, прихлёбывая напиток, обеспокоено наблюдал за расхаживающим по гостиной другом.
Что-то зашуршало, потом раздались шаги на лестнице. Резанов остановился и, запустив руки в волосы, с силой вцепился во взлохмаченную шевелюру. Глаза его со смесью надежды и ужаса смотрели на арку, возле которой так и остался стоять капрал.
В полной тишине в проходе показалась женщина, и Максим даже не удивился, узнав в ней Хелену. Ведьма несла пухлый свёрток из множества слоев ткани и улыбалась:
— Ну что, папаша, поздравляю! У тебя девочка!
Шустал радостно хмыкнул и, отсалютовав Резанову, сделал большой глоток из своего кубка. Макс на плохо слушающихся ногах шагнул вперёд, осторожно принял из рук Хеленки свёрток. Младенец спал, недовольно сморщив личико.
— Красавица, — сказал Иржи, подходя к приятелю и заглядывая в свёрток. — Счастье, что в маму, а не папу.
Максим нервно хихикнул. Потом сияющими глазами обвёл улыбающиеся лица собравшихся.
— Иржи, будешь крёстным? А ты, Хеленка, крёстной?
— Макс, так дела не делаются, — усмехнулся капрал. — В крёстные зовут людей знатных, влиятельных. Чтобы покровительство и ребёнку, и семье. Пан Кабурек, вразумите вы этого дуралея!
— Это его выбор, — развёл руками водяной, на лице которого читалось облегчение после долгого ожидания.
— Как Эвка? — встревожено спросил Максим у ведьмы.
— В порядке, спит, — улыбнулась девушка. — А насчёт крёстной — это почётно, но ты точно уверен?
— Уверен. Думаю, Эвка не будет против.
— Ох, Макс, Макс… — с усмешкой покачал головой Иржи.
Ступени лестницы снова заскрипели: сверху спускался кто-то ещё. К удивлению Резанова, теперь в арке появилась фигура, которую он вовсе не ожидал тут увидеть. Полная и невысокая, пожилая женщина, как прежде на Подскали, держалась с достоинством и властностью. Однако в чёрных буравчиках глаз теперь искрился смех, и в руках у старой ведьмы тоже был пухлый тряпичный свёрток.
— А вот и мы! — возвестила она. — Простите, что чуть запоздали.
Капрал-адъютант, открыв в изумлении рот, переводил взгляд с одного спелёнутого младенца на другого.
— Девочка, — пояснила старуха, насмешливо разглядывая парня.
— Советую на этот раз хорошенько подумать, — встрял Иржи. — Или знаешь что? Позови в крёстные пана командора. Ему будет приятно, и крёстный из него выйдет замечательный.
Макс рассеянно кивнул и, принимая от ведьмы вторую дочку, спросил растерянно:
— А вы здесь как?
— Иренка позвала. Как стало ясно, что Эвке рожать — сразу и позвала.
— Пани Анна Бертольдова, — заметил из своего кресла Кабурек, — и Эвку принимала, и её сестричек.
— Спасибо, пани, — Максим