— Молодец, — похвалила старуха и повторила. — Подойди, сядь.
Максим подошёл ближе, перекрестился на иконы, сел на табурет.
— Надо же, — произнесла старуха. — Нешто православный?
— Православный, — подтвердил Максим.
— И при этом коммунист? — осведомилась старуха недоверчиво.
Максим не стал спрашивать, откуда ей это известно.
— Бывает и так, — ответил уклончиво.
— Не бывает, — сказала старуха. — Или — или.
Максим улыбнулся. Широко и обаятельно.
Хм, — хмыкнула старуха, пристально глядя на Максима. — Может, и бывает…
Глаза у неё были такие же синие, как у мальчика и девочки.
На сундуке проснулся кот. Потянулся, зевнул, показав алую пасть, глянул на Максима жёлтыми глазами и снова заснул, свернувшись клубком.
— Меня зовут Николай, — представился Максим. — Я командир диверсионно-разведывательного отряда «Призраки». Говорю это на случай, если вас будут допрашивать немцы. Можете не скрывать ничего. Так и скажете — приходил, мол, командир отряда «Призраки», представился Николаем. Не один приходил, с тремя своими людьми, которые сейчас снаружи ждут. А больше вы ничего не знаете. Ещё наружность мою опишите, как выгляжу, — он опять улыбнулся.
— Смелый, — сказала старуха. — Это хорошо. Люблю смелых. Муж мой, Царствие ему Небесное, тоже смелый был, ничего не боялся — ни бога, ни чёрта. А умер глупо — замёрз в лесу по пьяному делу… Меня Степанида зовут. Степанида Константиновна Ласкавая. Или просто баба Стеша. Так правнуки мои меня кличут, вот эти, — она показала глазами на мальчика, который уселся на табурет и девочку, продолжавшую сидеть на полу у печки. — Коська и Оленька. Коська, — обратилась она к мальчишке, — поставь чайник на печку.
— Спасибо, не надо, — сказал Максим.
— Мне надо, — проворчала Степанида Константиновна. — Чая нет, сахара тоже, травяной настой пьём. Полезный. Что до немцев… Не беспокойся, касатик, ничего я им уже не скажу. Потому что завтра, ближе к вечеру, помру. Хорошо, что вы пришли, могилку выроете мне. А то Костику одному тяжко будет мёрзлую землю колупать.
— Баба Стеша, я справлюсь, — сказал мальчик (он уже поставил на печку медный чайник и теперь снова уселся на табурет). — Разожгу костры, отогрею землю, как дед учил. Выкопаю. Но ты не умирай. Пожалуйста.
Максим молчал. Он понимал, что происходит нечто необычное, но пока лучше было помолчать.
— Не получится, внука, — вздохнула Степанида Константиновна. — И так зажилась на белом свете. Девяносто два годика мне, — пояснила она Максиму. — Пора к Богу.
— И вы точно знаете, что завтра умрёте? — недоверчиво спросил Максим.
— Так же точно, что ты не Николай, — ответила старуха. — У тебя другое имя. Какое — незнаю. Но другое. Впрочем, это не моё дело. А моё — вовремя умереть. Но сначала правильную погоду для вас попросить.
Максим решил ничему не удивляться. Он вспомнил, как умирала его собственная прабабушка Дарья Никитична. Было ей поболе, нежели Степаниде Константиновне — девяносто шесть годков. Жила в деревне. Одна уже, муж раньше умер. Сама всё делала, никуда переезжать не хотела, как ни уговаривали. А только вышла из дома одним прекрасным весенним утром, подошла к калитке, остановила пробегающего мимо соседского мальчишку и сказала:
— Беги к своим, скажи Дарья Никитична помирает.
Повернулась и пошла в дом.
Когда соседи пришли, она лежала на кровати, одетая в новое красивое платье и уже не дышала.
— Погоду для нас, — повторил он. — Правильную. Это пургу, что ли?
— Её, родимую, — подтвердила Степанида Константиновна. — Делайте своё дело спокойно. Завтра начнётся. Сразу, как только я помру. Три дня будет вьюжить, все следы заметёт.
— Кости ломит, да? — догадался Максим. — У старых людей к непогоде часто кости ломит.
Старуха улыбнулась и сразу как будто помолодела лет на тридцать.
— Может, и кости. Ты, главное, за нас не опасайся, делай своё дело спокойно, — повторила она. — Не тронут нас немцы. Меня уже не будет, а детей не тронут. Они звери, конечно, но на этот раз обойдётся. Молитва моя сохранит и Коську, и Оленьку.
Максим посмотрел на детей.
Константин деловито наливал прабабушке травяной чай в чашку. Маленькая Оля играла с куклой.
Он представил себе, что забирает детей… и? Куда их? Они в любом случае покинут лагерь сразу же после выполнения задания. Снова скитания по зимним лесам, сырая холодная палатка, которую не может по-настоящему прогреть никакая печка, мороз, отсутствие горячей воды… Пацан ещё ладно, он уже достаточно большой. А девчонка? На закорках её тащить? На санях самодельных? Заболеет воспалением лёгких, не дай бог, и — пиши пропало. Даже он вряд ли сумеет помочь. Не говоря уже о том, что боевых задач с них никто не снимал. Впереди самое главное — Малоярославец и контрнаступление Красной Армии.
А если не забирает?
Прабабка помрёт (в том, что будет так, как она сказала, Максим уже не сомневался), и дети останутся одни. Зимой в разрушенной деревне. Только они и кот.
Степанида Константиновна догадалась, о чём он думает.
— Коська уже большой, — сообщила. — Всё умеет, всё знает. И печь растопит, и кашу сварит, и за сестрой присмотрит, и меня похоронит. Гроб не нужен. В саван завернёт и похоронит, я лёгкая. Саван под кроватью лежит, ждёт. Продукты тоже есть, до конца зимы хватит. Справится. Справишься же, Коська? — спросила у правнука.
— Справлюсь, бабушка, — ответил тот и посмотрел на Максима. — Дяденька, товарищ командир, а наши скоро немцев прогонят?
— Скоро, сынок, — ответил Максим. — Уже совсем скоро. Сразу после Нового года ждите.
В сарае нашлись три крепких заступа (они же штыковые лопаты), пила-ножовка, обрезки досок, молоток, гвозди и даже лом. Степанида Константиновна поднялась с кровати, оделась и лично руководила работами.
— Кладбище за деревней,