Ответ приходит мгновенно: "Сколько? Могу одолжить"
"Боюсь, сумма непосильная. Нужно два миллиона. У меня есть 90 дней. Нужно придумать бизнес! Ты со мной?"
"Снимаю сторис прямо сейчас!! #моягениальнаяподружка"
Аля улыбается первый раз за день.
За окном Москва уходит в туман. Впереди — 90 дней войны и один шанс вернуть себе дом, не превращаясь в тень бывшего мужа. Если она проиграет — он не уступит. Сегодняшний штамп в МФЦ для неё — не просто конец брака, а финал всей предыдущей жизни: без офиса, без работы и привычной жизни.
Она нажимает "Старт" на таймере, который установила в телефоне.
89 дней 23 часа 59 минут.
Поехали.
2. За два месяца до…
Снег за окном кружился большими, ленивыми хлопьями, застилая серый московский пейзаж мягким белым одеялом. В их просторной кухне пахло корицей, мандаринами и ёлкой, которую уже давненько нужно было разобрать и убрать в кладовку. Аля, закутавшись в огромный кашемировый плед, допивала третью чашку кофе, пытаясь закончить отчёт. Сонечка, сидя на полу, с упоением собирала замок из конструктора, нашептывая сказочные диалоги его обитателям.
Але казалось, что дома слишком тихо. Она поймала себя на мысли, что прислушивается к знакомому звуку — щелчку ключа в замке, шагам в прихожей, голосу, который спросит: "Кто дома?". Но было только тиканье часов и бормотание дочери.
Илья работал. Он всегда работал. Даже дома его физическое присутствие часто было лишь иллюзией. Он сидел с ноутбуком в кабинете, его взгляд был прикован к экрану, его мысли — к графикам, сделкам, цифрам. Их квартира, когда-то наполненная смехом и спорами до хрипоты, превратилась в бесшумный, идеально отлаженный механизм, где каждый занимал свою ячейку.
Дверь в кухню скрипнула. Вошёл Илья. Не в пиджаке и с галстуком, как обычно после офиса, а в мягком домашнем свитере. Он выглядел уставшим, но на его лице была редкая в последнее время улыбка.
— Сонь, а что это у тебя? — он опустился на корточки рядом с дочерью.
— Это замок, папа! Принцесса в башне живёт.
— Надо её спасать?
— Не-а. Она там счастливая. У неё много платьев и ручной дракон!
Илья рассмеялся, и Аля почувствовала, как что-то ёкает внутри. Этот смех, такой же, как в самом начале, когда они были просто Алей и Ильёй — двумя студентами, влюблёнными в жизнь и друг в друга.
Он подошёл к ней, обнял сзади, прижавшись подбородком к её макушке.
— Как ты?
— Устала, — честно выдохнула она, закрывая ноутбук. — Сонечка капризничала весь день — снова была температура, она ничего не ела и не хотела спать.
— Ты слишком много берёшь на себя. У тебя же удаленка, могла бы отдохнуть.
— Удаленка — это значит работать с ноутбуком на коленях, пока ребёнок на больничном наконец заснёт. Первоклашки очень много болеют, — усмехнулась она без радости.
Он замолчал. Его руки всё ещё лежали на её плечах, но напряжение в них было ощутимо. Он ненавидел, когда она жаловалась. В его картине мира он был добытчиком, строителем их общего будущего, а её роль была — создавать уют, быть мягкой, принимать.
— Я всё для нас делаю, Алёна, — тихо сказал он, и в его голосе прозвучала знакомая нота упрёка. — Ипотека, машина, няня для Сони, чтобы ты могла работать. Я тащу этот воз один.
"А я что? Я сижу без дела? — кричал внутри неё голос. — Да и когда последний раз эта няня была! Сонечка, кажется, еще в сад не ходила”. Но она промолчала. Споры последних месяцев были похожи на хождение по кругу. Они не слышали друг друга, а оборонялись.
— Я знаю, — прошептала она вместо этого. — Просто тяжело.
Он вздохнул и отошёл к окну, глядя на падающий снег.
— Слушай, насчёт Сосновска... Твоя мама опять звонила. С документами там полный бардак, нужно разбираться.
— Я съезжу на выходных, — сказала Аля.
— Не надо. Я всё улажу. У меня там связи в администрации. Ты лучше с Соней побудь. Или отдохни наконец.
В его словах снова сквозила та самая, ставшая уже привычной, опека, которая душила сильнее упрёков. Он "улаживал". Всегда. Её карьеру — "сиди дома, семья важнее", её отношения с матерью, её прошлое. Он методично отрезал её от всех проблем, превращая в вечную девочку, сидящую в золотой клетке.
— Илья, я могу сама...
— Я знаю, что можешь, — резко оборвал он. — Но не должна. Мы — семья. Мы — команда. Доверься мне.
Он повернулся, и его лицо снова стало мягким. Он подошёл, взял её за подбородок.
— Всё будет хорошо. Я обещаю. Мы справимся.
Он поцеловал её в лоб, прямо как Соню — нежно и покровительственно. И в этот момент Аля с абсолютной ясностью поняла: он не видит в ней равную. Он видит ещё одного ребёнка, которого нужно направлять, оберегать и контролировать. Её успехи, её амбиции, её усталость — всё это было милой блажью, детскими капризами на фоне его “взрослой”, настоящей жизни.
Он отошёл к Соне, снова погрузившись в игру. Аля смотрела на них — на красивого, уверенного мужчину и их прекрасную дочь, на то как Соня увлеченно показывает папе свой придуманный мир, а в её пшеничных волосах отражаются огоньки гирлянды. Такая идеальная картинка — та самая, о которой она мечтала.
Почему же сейчас, глядя на это, она чувствовала себя такой одинокой? Почему её сердце сжимается не от любви, а от леденящего предчувствия, что этот красивый, заснеженный мир вот-вот растает, обнажив голую, промёрзшую землю?
Она встала и подошла к окну. Снег всё кружился, беззвучно и безнадёжно. Он падал на землю, чтобы к утру превратиться в серую, неприглядную слякоть.
“Возможно, это конец?”, — подумала она тогда, впервые позволив себе это страшное слово. Ещё не конец любви, не конец семьи. Но конец веры в то, что они могут быть счастливы так, как когда-то, в старом доме в Сосновске, под проливным дождём, целуясь на крыльце еще совсем юными.
Тогда они были настоящей командой. А сейчас для Илья она была просто ещё одним его проектом. И, судя по всему, самым неудачным.
3. Домой
Аля не помнила, как доехала до Викиной квартиры. Она только чувствовала запах свежего хлеба, который встретил её на лестничной клетке. Вика открыла дверь в муке по локоть.
— Ты вовремя! Я как раз тесто ставлю. Новый челленж снимаю!
Квартира превратилась в мини-пекарню: на столе — тазик с опарой, на полу — мешок с мукой, в раковине — очередь из посуды в два ровных ряда. На холодильник магнитом из Турции прикреплен лист: "Контент-план".
— Смотри, — Вика вытерла руки о фартук. — У меня 180 тысяч на депозите. Это не два миллиона, но хватит, чтобы начать. Остальное — на тебе.
Аля села на табурет, обхватив коробку с кухонными весами.
— Я не умею в бизнес. Я умею делать презентации и писать стратегии.
— Так пиши, дорогая, пиши! Что ты умеешь делать лучше всего? Нужно придумать, как сделать на этом деньги!
— Лучше всего? Руководить проектом, но за такие сроки мы не откроем свою студию… У меня и хобби-то нет, всегда на них времени не хватало. Пожалуй, только готовить любила, но кому это нужно? — Аля чихнула и почесала нос. Слишком много муки на такую маленькую кухню.
— Ха, вот тебе и идея! — Вика громко хлопнула в ладоши.
— Хлеб? Не-ет, последний раз я пекла, когда Соне нужно было на ярмарку в садик. Года три прошло уже!
— Зато помнишь, как твои булочки с розмарином разлетались за час? Вот и всё, что нам нужно знать. А я умею снимать сторис. У меня 200 тысяч подписчиков, которые голодают по нормальному хлебу!
— Прямо-таки голодают!
— Вот, смотри! — и Вика протягивает ей телефон. Аля берет его, и с недоверием начинает листать профиль подруги. Под вчерашним постом, в котором девушка делится рецептом яблочного пирога, очень много комментариев просят Вику испечь домашних хлеб. Чем больше девушка листает, тем меньше она уверена в реальности происходящего и в адекватности комментаторов.