Видно же, что скучают.
У Артемки слезы на глазах при словах у матери, у Степана - злоба и отрицание. Он сейчас, скорее всего, ненавидит свою мать, хотя в глубине души отдал бы все свои игрушки ради того, чтобы мать вернулась.
– Спасибо, Катерина Пална, - киваю я в сторону тёщи, - я пойду, наверно, сначала со Стёпкой поговорю.
– А я тебе не прокурор, чтобы с тобой разговаривать, - бросает мне сын и отворачивается, чтобы уйти в гостиную.
Похоже, я в немилости. Вот только, что я сделал?
Я иду за сыном и понимаю, что комнаты проходные и он прямиком ведет меня в детскую комнату. Дверь не успевает захлопнуться, как я вставляю ногу в щель и открываю ее.
– Ну чего ты насупился-то? Я тебе…, - стараюсь отодвинуть от своего лица маленького Тёму, который пытается засунуть свои пальчики мне в нос, - то есть вам подарки привез.
– Не нужны нам твои подарки, - агрессивно кидает мне в лицо Степан, - убирайся туда, откуда приехал.
И тут я вижу на его кровати знакомый кошелек. Из черной кожи с отделкой и двумя буквами, моими инициалами, выбитыми на замке. Земля уходит из-под ног, но я тут же беру себя в руки и спускаю на пол Артема.
– Ничего не хотите мне сказать? - Сурово спрашиваю и делаю шаг в сторону кровати. Киваю на кошелек.
– Чего? - непонимающе восклицает Степан и смотрит на кровать. А потом вдруг щеки его вспыхивают, и он начинает быстро хлопать ресницами. М-да, сейчас он очень похож на свою мамашу. Та тоже, сразу краснела, если оказывалась виноватой.
– Того. Откуда у тебя мой кошелек?
– Не знаю. Это не мое, - сразу же пошел в отрицание и закачал головой.
– Посмотрим, проверим, - все так же серьезно реагирую я и хватаю сына за шкирку. - Полиция во всем разберется. Да, Тём?
– Да, папочка, - улыбается мальчонка, явно ничего не понимая.
А вот я понимаю. Степа по ходу боится только ментов и больше никого. Значит, будем действовать таким старым, но проверенным способом. Благо у меня есть хорошие контакты в полиции. Столичной полиции, а не деревенской. Но, об этом знаю, только я.
– Они ничего не докажут, - рыпается мой сын. Характер у него суровый, как у меня. Будет стоять до последнего, доказывая свою правоту.
– Посмотрим, - хмыкаю и чешу подбородок, - на нем наверняка остались твои пальчики, когда ты вытаскивал этот кошелек из моей машины. Как думаешь?
– Не знаю, - бурчит себе под нос Степка, опустив глаза, - наверно.
– Давно воруешь?
– Не очень, - продолжает бурчать сын, - когда денег стало не хватать, мы с Тёмычем стали ходить… в общем… подворовывать.
– Подволовывать, - повторяет за ним Артемка и смотрит мне в глаза в ожидании одобрения.
– Тёма, - нагибаюсь и смотрю в лицо пацаненка, - воровать плохо, поэтому вы больше этим не занимаетесь. Понял меня?
– Понял, папка, - обнимает за шею, и я весь растекаюсь от неожиданной ласки. Не думал, что так может быть. Я вновь поднимаюсь и вновь с мальчишкой на шее.
– Показывай все, что наворовали! - резко говорю своему сыну, которого даже ни разу еще не обнял. А вместо этого устроил нагоняй.
Сын подходит к кровати и опускается на колени. А затем вытаскивает коробку, в которой лежит пара кошельков. Немного, но даже один ворованный кошель - уже много.
– Хороший улов. Это всё?
Тот кивает.
– Бери коробку и иди за мной, - произношу голосом, не терпящим возражений.
– Куда, пап? - слышу голос сына, который назвал меня отцом. Сердце замирает и глаза щиплет от подступающих слез. Я выдыхаю и поворачиваюсь.
– Идем к участковому, сдаваться.
3.
– К участковому? - спрашивает сын, и я вижу, как кровь отливает от его лица. Он становится белый как мел. Губы дрожат, под носом намокло. Остались лишь глаза, крупные, красивые, как у матери. Машка и правда была красивой девахой, жаль, что оторвой осталась. Я, когда узнал об этом, сразу же все контакты прервал. И, естественно, не знал, о том, что она забеременела и родила сына.
Ни одна живая душа ничего не сказала. Ни одна… Ничего… Если бы я только знал.
– Может, не надо, - прошептал Степка и поднял на меня свои большие глазки.
Испугался малой. Видимо, до сегодняшнего дня их подворовывание прокатывало. Хотя в деревне, наверняка бы уже нашли воришку. Вот это и странно. Может, участковый выпивоха какой?
Узнаю. Проверю. А пока. Все же надо преподать урок малому. Слова обычно не действуют. Нужны действия.
Вот меня, как батя отучал сигареты курить. Пачку дал целую. На, говорит, кури. Всю сразу. Ну я и я взял. Раз дают, бери, бьют - беги. Также учили. А потом кашлял полдня, живот болел и голова. В общем, чуть не помер. Больше не курю.
Действия. Не слова!
– Надо, Стёпа, надо, - беру его за руку. Коробку с кошельками засовываю подмышку и вывожу из комнаты. Сын не сопротивляется. Видимо, понимает, что виноват. Это ему объяснять не надо, хоть и шестилетний, но бабка с дедом и мать что-то да вбили в его голову.
Проверим.
– Андрюш, вы это куда? - слышу голос тёщи, а потом вижу, как она выходит из кухни, вытирая руки о фартук.
– Сдаваться идем. К ментам, - сурово произношу, чтобы Степка осознал свой поступок и его последствия.
– Как к ментам? К участковому что ли? К Пашке Сидорову?
– Наверно, - пожимаю плечами, - участок все там же, за магазином?
– Да куда ж ему деться-то? Там же. А может, не надо, Андрюш? - уговаривает меня тёща. - Сами как-нибудь разберемся.
– Доразбирались. Мальчишка шесть лет тащит кошельки у прохожих и думает, что это нормально.
– Пап, ну, пожалуйста, - хнычет Степка, - я больше не буду.
– Знаю, что не будешь. Потому что я тебе не дам этого сделать.
– А мозно мне тозе? С вами? - спрашивает Артёмка, и я киваю. Поднимаю его на руки, и мы выходим из дома.
Я осматриваюсь и понимаю, что до магазина рукой подать, а там и участок. Идем пешком, на машине ехать не варик. Вокруг меня старые деревянные домики, замшелые пятиэтажки. Раздолбанная дорога, где ездит такие же копейки и шестерки. В общем, вид унылый.
Я иду впереди с Темой и коробкой. Степан за мной плетется. Голову опустил, ногой что-то пинает. Камни, траву. Злится, больше не плачет.
Думаю, бабка с дедом знали про его дурную привычку, но ничего не делали, потому что не знали, что делать. А я знаю. Сам какое-то время служил в ментовке и понимаю, что надо истреблять все это на корню.
Мы подходим к магазину, и я вижу выходящих людей, которые зарятся на меня, словно я инопланетянин.
Я городской, одет с иголочки в дорогой костюм, он меня пахнет нишевой парфюмированной водой, на руках элитные часы. Я точно не похож на тех, кто живет в этой деревне. Это нас и отличает.
Когда-то, бросив все, я уехал в город и ни разу не пожалел. И сейчас не собираюсь здесь надолго оставаться. Улажу все вопросы с сыном и свалю. У меня в городе, квартира, свой бизнес. Да и Степке будет лучше в городе, чем в Богом забытой деревне. Устрою его в хорошую частную школу, кружки там всякие, секции. На единоборства у меня пойдет. Я из него настоящего мужика сделаю.
– Пап, а пап, - слышу голос мелкого Темы, который щипает мою бороду, и ему это доставляет истинное удовольствие.
– Чего, Тём?
– Я есть хочу, - шепчет мелюзга и утыкается носом мне в щеку. От такой милоты я сам таю и расплываюсь в улыбке.
– А тебя бабушка, что не накормила?
– Еды мало, - слышу за спиной голос сына, - у них пенсия только через неделю, поэтому мы сейчас едим редко.
– В смысле, блядь, редко? - срываюсь я и тут же затыкаюсь, видя испуганное лицо Темы.
– Точнее, мало, - пожимает плечами Степан и чешет репу, - на огороде растет только хрен да щавель. Сил у бабки с дедом нет, вот они ничего и сажают. Мамка алименты не платит. Ты… эм… тоже.
Я? Тоже?
Внутри все переворачивается, и я морщусь от неприятного ощущения на языке.
Да, я узнал о Степке несколько дней назад. Какие алименты, люди, але! Хотя если бы знал, то платил, а может, сразу забрал себе.