Он вновь бросил взгляд на бумагу.
— Что до потерь… Ротмистр доносит, что основной урон понесли казаки конвоя. По причине отсутствия того самого опыта и некоторой опрометчивости в действиях. — Граф махнул рукой, как бы отсекая несущественное. — В вашем же всеподданнейшем докладе его величеству я не вижу необходимости акцентировать на этом внимание. Сие — сугубо внутренняя, тактическая подробность.
— Что-нибудь ещё, Леонтий Васильевич? — спросил Бенкендорф после некоторого раздумья.
— Да, Александр Христофорович. Есть несколько рапортов, в которых действия полковника графа Иванова-Васильева, преподносятся в крайне негативном свете. Их оценка в вашей компетенции, ваше высокопревосходительство. Более, для доклада вам, ничего не имею.
— Вы свободны, Леонтий Васильевич.
— Слушаюсь! — Дубельт поднялся и поклонившись покинул кабинет.
Откладывать доклад его величеству не стоило и Бенкендорф ещё раз пересмотрев докладные и рапорта принялся писать свою бумагу периодически заглядывая в предоставленные сводки Дубельта.
Император пребывал в прекрасном расположении духа. Посетив свою пассию и в ожидании ужина, Николай знакомился с делами, связанными со строительством железной дороги Петербург–Москва.
— Ваше величество, генерал Бенкендорф просит аудиенции, — доложил Лоренц, адъютант императора.
— Проси.
— Здравия желаю, ваше императорское величество! — Чётким военным шагом Бенкендорф вошёл в кабинет. — Сегодня получена срочная почта. На кортеж цесаревича совершено вооружённое нападение.
Император резко поднял голову, но Бенкендорф, не давая ему вставить слово, тут же выложил главное:
— Сразу довожу до вашего сведения: с его императорским высочеством всё в полном порядке.
Лишь тогда, сделав небольшую паузу, генерал продолжил, выкладывая оставшуюся часть доклада:
— Скажу больше, ваше величество. Александр Николаевич, презрев опасность, встал в строй, как простой воин, и принял активное участие в отражении нападения. Атака была отбита с большим уроном для противника. Тем самым цесаревич явил окружающим воинам пример мужества и храбрости, вновь доказав, что он, достойный наследник и продолжатель дел императорской фамилии.
Император, сперва растерянный, постепенно осмысливал сказанное. Первоначальный испуг сменился интересом, а затем вспыхнувшим гневом, который государь тут же в себе погасил.
— Александр Христофорович, — тихо, но твёрдо произнёс он. — Повторите всё сначала. И что это за манера — докладывать в таком оглушительном темпе?
Бенкендорф молча принял замечание императора и в более размеренном темпе повторил суть происшедшего.
— А вот и докладная записка о случившемся, — генерал положил перед императором папку с обобщённым докладом.
Николай быстро пробежал глазами по документам.
— Теперь подробности, Александр Христофорович. Те, что в доклад не вошли, — император пристально посмотрел на Бенкендорфа и стал внимательно слушать, изредка задавая уточняющие вопросы.
— Именно по этой причине я не хотел отпускать его в эту поездку, — задумчиво произнёс Николай, откладывая папку в сторону.
— Ваше императорское величество, другого способа получить жизненно важный опыт просто не существует. Теперь же мы лишний раз убедились, что наследник обладает сильным характером и отменно проявил себя в опасной ситуации. Отзывы о его действиях — в превосходных тонах. А знаете, кто их произнёс? Полковник граф Иванов-Васильев. Вам хорошо известен его характер — он не из тех, кто станет лебезить и льстить кому бы то ни было. Тем не менее, именно он вышел с ходатайством о награждении его императорского высочества золотым оружием «За храбрость», которое наследник проявил в бою. Зная ваше отношение к графу хочу дополнить, ваше величество.
Получив разрешающий кивок императора, Бенкендорф продолжил. — Ротмистр Малышев докладывает, что благодаря вмешательству полковника Иванова — Васильева, кортеж цесаревича изменил порядок следования. Его императорское величество был окружён тройным кольцом защиты. Личной охраной, бойцами отряда ССО и полусотней пластунов. Это позволило без потерь отбить нападение бандитов. Дальнейшее следование только в таком порядке. В противном случае последствия нападения были бы куда трагичнее.
Император молчал и было непонятно как он оценивает действиях графа Иванова. Наконец, он встал и подошёл к окну.
— Признаюсь вам, Александр Христофорович, — тихо произнёс император. — Порой меня пугает присутствие графа Иванова-Васильева рядом с Александром. Ни как не могу решить для себя: благо это или угроза?
Не получив ответа от Бенкендорфа, император продолжил, обращаясь скорее к самому себе:
— Мы слишком приблизили к себе графа. Его независимость, решительность и… чересчур вольные взгляды на многие вопросы государственного управления заставляют меня задуматься: правильно ли мы поступаем, доверяя ему формирование и руководство столь влиятельной структурой?
— Ваше величество, моё мнение на этот счёт неизменно, — твёрдо ответил Бенкендорф. — Таких людей, как он, необходимо держать при себе и, желательно, на своей стороне. В противном случае… он способен нанести Империи урон, масштабы которого я даже не берусь оценить.
— В том-то и суть моих сомнений, Александр Христофорович. Если дело дойдёт до крайности, нам нечего будет ему противопоставить.
— Ваше величество, но зачем же допускать развитие ситуации до подобной крайности? Устранить его физически мы сможем в любой момент. Но упускать возможность использовать его уникальный потенциал — это, простите, государственная близорукость.
— А его влияние на Александра? Оно крепнет с каждым днём.
— Я уверен, цесаревич обладает достаточно твёрдым характером, чтобы не позволять никому влиять на свои решения. В будущем, как и любому государю, ему потребуются верные и умные соратники, на которых можно будет опереться в годы правления. А таких людей, ваше величество, как вам известно, не так уж и много.
— Что же, будем надеяться, что Александр благополучно вернётся в Петербург. Полагаю, сейчас он как раз должен выступить из Тифлиса?
— Так точно, ваше величество. Мы тщательно отслеживаем все перемещения цесаревича. О любом происшествии вам будет доложено немедленно.
Кивком головы Николай дал понять, что аудиенция окончена.
Выйдя из кабинета, Бенкендорф вновь погрузился в мысли о полковнике. Он не раз анализировал эту непростую фигуру и всякий раз приходил к одному и тому же выводу: в текущий момент такой человек, как Иванов, необходим. Именно ему под силу выстроить новый орган разведки — действенный, гибкий и проницательный, способный подняться на качественно иной уровень в сравнении с нынешней громоздкой и архаичной структурой, безнадёжно отставшей от требований времени. Для этого был нужен свежий взгляд и совершенно новый подход, и Бенкендорф возлагал все свои надежды на организаторский талант полковника графа Иванова-Васильева.
Глава 29
Сэр Говард Мичтон, посол Её Величества, застыл в кресле, подобно истукану с застывшим взглядом. В руке он бесцельно вращал бокал с глинтвейном, давно утратившим свой согревающий аромат. За высоким окном, точно в такт его мыслям, бушевала петербургская осень — не просто дождливая, а промозглая, стиравшая границы между небом и землёй в серую, бесконечно моросящую муть. Эта погода была его молчаливым союзником, благовидным предлогом для бездействия, оправдывающим отсутствие поездок, визитов и самой необходимости покидать уют кабинета.
Но истинный источник тревоги скрывался не за оконным стеклом, а здесь, в стенах посольства, и носил имя Майлок Эмерстон. Его помощник, обычно хладнокровный и выверенный до мелочей, напрочь потерял голову. Виной тому была княгиня Оболенская — русская красавица, чьё обаяние оказалось сильнее любого дипломатического яда. И это был не светский флирт, не мимолётное увлечение; это был опьяняющий, сметающий все преграды хаос, заставивший Майлока забыть о рассудке, долге и чувстве самосохранения. На осторожные намёки сэра Говарда о том, что работа остановилась, Эмерстон отвечал с загадочной, почти безумной улыбкой, твердя о некоем «гениальном» плане, тонкой операции и результате, который всех ошеломит.