— Наверное, дедушке уже нужен другой уход, — сказала Юлиана вечером, незадолго до того, как мы пришли домой. И добавила: — Не знаю, готова ли я присматривать за ним дальше.
Вот так вот, старик. Твой ангел подает в отставку. Ты останешься без него. Мы останемся без него. С одной стороны, при этих словах я почувствовал неотвратимость ее решения: придется отпустить милую Юлиану, утратить ее присутствие и тепло, твое будущее и мое — то, о котором я мечтаю; потерять безумную возможность признаться ей в любви и предложить совместную жизнь, более комфортную, без заботы о стариках и порядке в доме. Но и облегчение я тоже почувствовал: значит, она живой человек, она тоже устает и потому бросает тебя, у тебя никого не осталось, только я, и посмотрим, надолго ли.
— Понимаю, Юлиана, я тоже об этом думал, — ответил я и, пользуясь случаем, взял ее за руку, мои пальцы коснулись ее горячей кожи. Я сказал, что мы стоим в очереди на место в государственном доме престарелых, что получить его непросто, но если оно нам не достанется, то я верю, что успехи моей новой компании позволят нам заплатить за частный пансионат. — За самый лучший, папа этого заслуживает, — добавил я, желая эмоционально расположить ее к себе и подготовить почву, чтобы в подходящий момент — если он подвернется — сказать ей, что она не обязана уходить, она может сохранить за собой комнату, мы можем разделить квартиру, нет, я не возьму за это плату, она мне так помогала все эти годы, а еще мы можем вместе навещать папу по воскресеньям.
— Я говорю не о доме престарелых, — осадила она меня и при этом забрала руку, не резко, но решительно; кажется, я сжимал ее, сам того не осознавая.
Она говорила не о доме престарелых? Это было предложение нанять кого-то еще? Чтобы было две юлианы, два ангела? Ты заслуживаешь такого блага, мы заслуживаем такого блага?
Нет, даже не мечтай, старый похабник. Раздваиваться Юлиана не собиралась. Случилось забавное: она заговорила со мной о домах заботы. Ты все правильно услышал: он сказала, что уход в сообществе — очень интересный вариант и что мне стоит его рассмотреть. Каково? Наша Юлиана — тоже кувшинщица! Мы окружены, они пробрались к нам в дом! И, как и все они, она показала себя страстной пропагандисткой своего дела и вывалила на меня всю ту чепуху, которую я и так знаю. Она воспользовалась моим изумлением, чтобы впарить мне мотоцикл, свой мотоцикл.
Она поведала, что какое-то время посещала группу взаимной поддержки для сиделок, — там собираются в основном иностранки, как и она, состоящие при детях и стариках, с проживанием и без. Они делятся своими проблемами, печалями и тоской по родине, а заодно радостями, надеждами и планами; если кому-то нужны внимание, помощь, их оказывают, если деньги — их выделяют из кассы сообщества. Участие в этой группе — лучшее, что с ней случилось после переезда в Испанию. Участие, Юлиана? Когда? В свободную половину воскресенья, в те два-три часа, когда я иногда ее подменяю? Ты ходил с ней на встречи во время прогулок, старик? Каждая сиделка приходила со своим Сегисмоном? Они встречались в парке и болтали о своем, пока их подопечные улыбались уткам? Я не успел об этом расспросить — изумление накрывало меня все сильнее и сильнее. Еще Юлиана рассказала, что благодаря группе побывала в экспериментальном доме заботы и недавно сводила тебя в тот, который только что открылся по соседству. И ты ничего мне не сказал, иуда!
Юлиану я понимаю и извиняю. Она молода, у нее здесь никого нет, в Испании ей пришлось нелегко, но не настолько, чтобы стать циничной. Кроме того: она хорошая, очень хорошая, чрезвычайно хорошая, абсурдно хорошая, опасно хорошая, она желает лучшего тебе и, думаю, всему человечеству; а все, что продают экоммунары, звучит так прекрасно, кто станет это отрицать, кто бы не хотел, чтобы мы все образовали человечное сообщество и заботились внутри него друг о друге, сотрудничали, защищали слабых, и бла-бла-бла. Где поставить подпись? Говорил же я тебе, что в теории кувшинщики мастерски умеют обращать в свою веру. Другое дело — практика, но невинная Юлиана еще этого не поняла; пока она находится во власти чар, но когда-нибудь эти чары рассеются.
Я дал ей спокойно выговориться — как же ее приятно слушать, пусть даже она пытается продать мне разбитый мотоцикл. И при этом она начала называть меня по имени! Юлиана сказала, что изначально дом заботы по соседству представлял собой нечто вроде приемной семьи; это, по сути, детские сады, только от такого названия их организаторы отказываются; там работают не только профессиональные воспитатели — матери и отцы по очереди тоже участвуют в воспитании детей, и своих, и чужих, по образцу племени. И не из-за нехватки ресурсов — в конце концов, они всегда выбивают в городском совете субсидии или места, — а ради удовольствия, ради убеждений, чтобы воплотить в жизнь кувшинническую идею, будто уход и забота — это обязанность всех и каждого, а не только семей и зависеть лишь от государства или рынка они тоже не могут. Знаю, звучит глупо, но именно такими словами бросалась наша поднаторевшая в суесловии Юлиана: «государство», «рынок», а потом «самоуправление», «сотрудничество» и еще несколько высокопарных выражений — вот до какой степени кувшинщики ее обработали.
Дальше, продолжала Юлиана, в планах уход за пожилыми и больными — некоторые сообщества уже стараются реализовать этот замысел. Она подумала, что ты мог бы стать одним из подопечных, и при этом твои будни не слишком изменятся: дома за тобой, как и сейчас, будет присматривать сиделка, возможно та же Юлиана, но добавится и поддержка соседей по лестничной клетке, если они согласятся подключиться, и самого дома заботы, куда можно будет приходить каждый день — получить помощь и пообщаться с другими людьми вроде тебя. Со временем они надеются открыть еще и центры заботы — это те же дома престарелых, только кувшиннического пошиба, то есть с красочными фасадами и огородиками. Взамен — сейчас будет самое смешное — мне придется во всем этом участвовать, а еще присоединиться к сообществу опеки, делиться своим временем, навыками или просто составлять сердобольным компанию, потому что районное сообщество опеки будет расти и осваивать все типы жизненных ситуаций, ведь особые потребности есть не только у детей и пожилых. По словам доброй Юлианы, мы все заботимся о других, а другие заботятся о нас, потому что мы зависимые существа. В общем, об одном тебе заботиться недостаточно — заодно я должен присматривать в рамках сообщества за остальными сирыми и убогими квартала, суперблока или района. Фантастика! Уверен, у других энтузиазма не меньше. Но мы-то все как раз хотим, чтобы о нас заботилось государство, или мечтаем иметь достаточно денег, чтобы платить за места в специальных учреждениях или услуги юлиан, а не заботиться о других! Эти же клоуны делают вид, будто мы жаждем возиться с увечными и старикашками!
Ошеломленный этой неожиданной речью, я не успел высказать свои возражения, да и не захотел разрушать надежды Юлианы одним махом. Она же меня еще заверила, что так будет гораздо лучше для всех: для дедушки в первую очередь, но и для меня, как для его сына, тоже. Мы перестанем страдать из-за недополученной помощи и финансовых спадов и не будем чувствовать себя так одиноко, а сделаемся частью огромного сообщества вместе с другими людьми в той же ситуации и с теми же потребностями. У многих на попечении сейчас нет ни старых, ни больных, но они готовы взять на себя совместную ответственность и признать нашу взаимозависимость. Говорю же, все безупречно, тут и не поспоришь — где поставить подпись? Вот и Сегис сказал, что идея ему нравится. С кувшинщиками так всегда, хотя на практике их проекты дают течь и при малейшем соприкосновении с реальностью выглядят уже не столь красиво.
Ну и черт с ними: ведь всеми этими разговорами о коллективной заботе и прочей белиберде Юлиана мне окольно объявила о своем уходе. Она нас оставляет. Ее переманили в новый дом заботы — ее и других юлиан, которые сейчас работают в местных семьях. Там лучше условия, больше денег и меньше рабочего времени (так ей сказали), но главное, ей нравится быть среди людей, не чувствовать себя такой изолированной, такой подавленной из-за обязанности нести на себе весь груз заботы о человеке. Ну почему же ты мне не сказала, что чувствуешь себя одиноко, Юлиана? Мы могли бы объединить наше одиночество, избавиться от него вдвоем, образовать свое сообщество. Заботиться друг о друге, да, заботиться друг о друге.