Юлиана и Сегис ушли пару часов назад, сославшись на неотложные встречи. Обоих такой напряженный день изнурил, или же они сговорились оставить нас вдвоем и облегчить момент банального и долгожданного воссоединения, взаимных признаний и примирения отца и сына. Все прощено. Под аккомпанемент скрипок наступает закат.
Нет, такого не будет. Нам обоим уже слишком много лет. Мы слишком устали. И уже поздно.
Мы остались одни. Я все тебе уже рассказал, проболтал больше двух часов, а тебе ответить нечего. Я все тебе рассказал, и даже не тебе, не тому собеседнику, которого заслуживали мои слова, а старику, который больше не мой отец, не ты, никто. А может, наоборот, может, это настоящий ты, чистый, такой, каким ты был бы, не испорти тебя обстоятельства так рано. Какая теперь уже разница. Остался только ты, и скоро ты не будешь даже этой развалиной, этой тенью.
Уже поздно, и мы остались одни. Пора идти домой.
Мы можем вернуться пешком, держась за руки, точно ты по-прежнему мой отец, а я твой сын. Ты схватил тут меня за руку, когда слова мои иссякли и наступила пустота, а еще, наверное, облегчение; тогда я наконец замолчал и сел рядом с тобой. Я знаю, что ты это сделал, потому что Юлиана приучила тебя держаться за ручки, потому что так ты чувствуешь себя в безопасности, потому что ты бедненький маленький мальчик. Но я могу создать себе иллюзию, будто моя речь зажгла уголек просветления в глубине твоей совести и заставила попросить у меня прощения. Прости меня, сынок. Мне очень жаль. Я мог бы даже заставить тебя повторить эти слова вслух, как попугая или куклу на батарейках, хотя для тебя они бессмысленны, а для меня опоздали. Прости меня, сынок. Прости меня.
Ты схватил меня за руку и не отпускаешь ее. И я не отпускаю твою. Люди смотрят на нас, когда мы проходим мимо, и мне хочется им объяснить, что ты болен. А то как бы они чего не подумали.
Это странное чувство. Ни противное, ни приятное. Слабая, но продолжительная судорога. Вымышленное, но от этого не менее горькое воспоминание. Когда ты последний раз держал меня за руку? Друг к другу мы с тобой почти не прикасались. Даже когда я был маленьким, по крайней мере я такого не помню. Поэтому Сегису я пытаюсь дать то, чего не получил от тебя. Став подростком, он избегает моих поцелуев и стряхивает мою руку с плеча, и я уже не знаю, как к нему притронуться. Но с тобой мы всегда поддерживали физическую дистанцию, а она сыновним и отцовским чувствам выхода не давала. Твой партнер Альберто расточал мне аж по два иудиных поцелуя при каждой встрече, а в компании они случались почти каждый день. С тобой же мне оставалось только говорить о тебе. Вот почему у меня вызывает странные ощущения эта рука: я не узнаю и не помню ее, потому что я ее даже не знал. Влажная и холодная кожа больше не наполнена той избыточной энергией, с которой ты когда-то пожимал руки и похлопывал по спинам. Теперь я мог бы сломать все ее птичьи косточки, просто сомкнув пальцы. Она не похожа на руку Сегисмундо Великого. И твой взгляд, эти беспомощные глазки тоже: они умоляют, как только я перестаю улыбаться, и становятся по-собачьи счастливыми, как только улыбаюсь снова. Кто тебя видел и кто тебя видит, Сегисмундо? Кто видел нас?
Что нам с тобой делать, тебе и мне? Что будет теперь? Что нам осталось? Уговаривать банк. Найти партнера, инвестора. Вдруг Альберто заинтересуется, вдруг теперь мы с ним станем не разлей вода. А если нет, то начать другой бизнес. Подхватить начинания Сегиса, если он правда настолько устал. Ждать удачи. Надеяться на сокровище.
Мы можем уехать в какой-нибудь маленький городок. Представляешь себе такое? Мы с тобой — среди кувшинщиков. Смейся, урод, смейся. Или еще лучше: пойдем с Юлианой в ее дом заботы, чтобы она могла водить за ручку нас обоих, по одному с каждой стороны. Или с Моникой — посмотрим, нужны ли мы ей еще.
Глянь на них. Каждый раз их приходит все больше и больше. Вечер пятницы, экоммунарский ужин, как сказала Гея. Даже в районах для среднего класса кто-то записывается, такие дела. Бассейн, падел-теннис, барбекю — и ужин на спортивной площадке рядом с огородиком. Здесь нам нужно только найти Роберто, того типа из банка.
Только погляди, сколько энтузиазма. Если бы я не знал их как свои пять пальцев и не понимал, что их энтузиазм — это всегда пропаганда, то и сам бы поверил их радости. Так и хочется присоединиться, да? Не смейся, если в итоге они пригласят нас танцевать. Не забывай: «Если я не могу танцевать, это не моя революция».
Нравится? Вдруг они организовали всю эту вечеринку для тебя? Разве ты не видел, как они на нас смотрели во время приготовлений? Не потому, что двое мужчин на темной скамейке, которые часами не меняют позы и держатся за руки, привлекали их внимание. Просто этот праздник для тебя. Сюрприз! Да, для тебя, все для тебя: длинные столы с едой из местных продуктов, эстремадурская газировка, бар с жильцами в роли барменов, которые не умеют разливать пиво правильно, в кружку, а не мимо. Они все сымпровизировали, когда узнали, что ты здесь. Может, это Юлиана предупредила их перед прощанием. Сегисмундо вернулся! Сегисмундо вернулся в дом со смоковницей! Слух разлетелся, и они принесли складные стулья, доски и мольберты, сделанные школьниками фонарики, акустические колонки, бидоны со льдом, бочки с пивом и гриль — думаю, мяса на нем жарят немного, не радуйся раньше времени.
Сегисмундо вернулся! Новость разнеслась от подъезда к подъезду, и все пришли. Семьи с детскими колясками, молодые пары и старики вроде тебя, которые, может, еще помнят, что раньше здесь были трущобы. Один малец играет музыку. Кто-то разрисовывает детские лица. Кто-то открыл ларек с книгами, кто-то — с товарами ручной работы, в том числе кувшинами. Смех, преувеличенно веселые разговоры, аплодисменты, танцы. Все для тебя, Сегисмундо. Чтобы отпраздновать удачные поиски. Чтобы отметить твои успехи. Открытие новой клиники. Выход на международный рынок. Новое слово в деловом мире — безопасные места. Успех второго поколения, гарантированный триумф третьего. Отпраздновать можно много чего. Вечеринка в твою честь проходит великолепно. Взгляни на те транспаранты возле огорода, с цветными буквами и силуэтом девушки, которая поливает цветущие здания. Читать ты больше не умеешь, но тут и так все понятно; «Спасибо, Сегисмундо Гарсия! Улыбки для всех! Да здравствует Сегисмундо Великий!»
Пойдем, а то нам придется танцевать, я тебя предупреждаю. Я хоть кружку расплескавшегося пива выпью. За тебя.
А хочешь, мы останемся? Поужинаем бесплатно. Будет весело. Можем притвориться, что мы одни из них, купим пару браслетов в ларьке, поговорим с ними и посмеемся про себя. Измени свой район — и ты изменишь мир. Трещины, семена. Коллективная безопасность. А после вечеринки, когда все уйдут и мы снова останемся вдвоем, вломимся вон в тот сарай и прихватим инструменты. Копать будем тут же, сюда едва доходит свет фонарей. Мы повыдергиваем их помидоры не вандализма ради, а потому что они мешают нашей цели. Мы снимем верхний слой земли и зароемся в твердый грунт. Мы будем копать, пока что-нибудь не найдем, пусть даже мертвый корень смоковницы. Мы будем копать глубоко, а если сокровища нет, то опустимся еще глубже и попадем в туннель, ведущий к дому. Как два крота, как два слепых ныряльщика, мы будем скользить по подвалам, парковкам, колодцам и канализации; мы вверим себя течению, пока оно не донесет нас до квартиры — изнуренных, но счастливых.
Только для этого тебе придется отпустить мою руку.
ПОТОМ