— Осторожно, — сказала она. — Держите ровно.
Они ухватились за дерево и стали понемногу поднимать, стараясь как можно скорее подлезть под дверь, а затем взвалили ее на плечи.
— Готовы? — спросила она. — Старайтесь идти в ногу. Раз, два, три, пошли.
Они двинулись через поле. Сэл оглянулась и увидела Кита — ошеломленного и расстроенного, но он шел следом за ней, неся ее корзинку. Двое маленьких детей Энни плелись за своим отцом, Джимми, который нес задний левый угол носилок.
Бэдфорд был большой деревней — с тысячу жителей, а то и больше, — и дом Сэл находился в миле отсюда. Путь предстоял долгий и медленный, но она знала дорогу так хорошо, что, верно, смогла бы пройти ее и с закрытыми глазами. Она прожила здесь всю жизнь, а ее родители покоились на кладбище при церкви Святого Матфея. Единственным иным местом, что она знала, был Кингсбридж, и в последний раз она была там десять лет назад. Но и Бэдфорд за ее жизнь изменился, и теперь пройти из одного конца деревни в другой было не так-то просто. Новые идеи преобразили земледелие, и путь преграждали заборы и изгороди. Группе, несшей Гарри, приходилось пробираться через ворота и извилистые тропы, проложенные меж частных владений.
К ним присоединялись мужчины, работавшие на других полях, потом женщины, выходившие из домов поглядеть, что стряслось, потом дети и собаки — все они шли следом, переговариваясь между собой, обсуждая беднягу Гарри и его страшную рану.
Пока Сэл шла, и плечо ее уже болело под тяжестью Гарри и двери, она вспомнила, как в пять лет — тогда ее звали Салли — земля за околицей казалась ей лишь неширокой каймой, вроде сада вокруг дома, где она жила. В ее воображении весь мир был лишь немногим больше Бэдфорда. Когда ее впервые взяли в Кингсбридж, она была ошеломлена: тысячи людей, наводнивших улицы, рыночные прилавки, заваленные едой, одеждой и вещами, о которых она никогда не слышала, — попугай, глобус, книга для записей, серебряное блюдо. А потом собор — немыслимо высокий, диковинно-прекрасный, холодный и безмолвный внутри — очевидно, место, где жил Бог.
Кит сейчас был лишь немногим старше, чем она в том первом, поразительном путешествии. Она пыталась представить, о чем он сейчас думает. Он, как и все мальчишки, должно быть, считал отца неуязвимым, и вот теперь ему приходилось свыкаться с мыслью, что Гарри лежит раненый и беспомощный. Кит, должно быть, напуган и сбит с толку, подумала она. Потом надо будет его утешить.
Наконец впереди показался ее дом. Это был один из самых убогих домов в деревне, построенный из торфа и плетня, переплетенных веток и прутьев. На окнах были ставни, но не было стекол.
— Кит, беги вперед и открой дверь, — сказала Сэл.
Он послушался, и они внесли Гарри прямо в дом. Толпа осталась снаружи, заглядывая внутрь.
В доме была всего одна комната. Две кровати, одна узкая, другая широкая, — простые помосты из нелакированных досок, сколоченные Гарри. На каждой лежал холщовый тюфяк, набитый соломой.
— Давайте положим его на большую кровать, — сказала Сэл.
Они осторожно опустили Гарри, все еще лежавшего на двери, на кровать.
Трое мужчин и Сэл выпрямились, растирая натруженные руки и разминая ноющие спины. Сэл смотрела на Гарри — бледного, неподвижного, почти не дышавшего.
— Господи, прошу, не забирай его у меня, — прошептала она.
Кит подошел и обнял ее, прижавшись лицом к ее животу, который так и остался дряблым после его рождения. Она погладила его по голове. Ей хотелось сказать что-то утешительное, но ничего не приходило на ум. Любая правда была бы пугающей.
Она заметила, что мужчины оглядывают ее дом. Он был совсем беден, но и их жилища, должно быть, не сильно отличались, ведь все они были батраками. Посреди комнаты стояла прялка Сэл. Она была прекрасной работы, с точно вырезанными и отполированными деталями. Прялка досталась ей от матери. Рядом высилась небольшая стопка катушек с готовой пряжей, которую должен был забрать суконщик. Прялка приносила деньги на маленькие радости: чай с сахаром, молоко для Кита, мясо дважды в неделю.
— Библия! — воскликнул Джимми Манн, заметив еще один ценный предмет в доме. Пухлая книга лежала в центре стола, ее медная застежка позеленела от времени, а кожаный переплет испещрили пятна от множества грязных рук.
— Она принадлежала моему отцу, — сказала Сэл.
— Но ты умеешь читать?
— Он научил меня.
Мужчины были впечатлены. Она догадывалась, что никто из них не мог прочесть больше нескольких слов: свои имена, вероятно, да еще цены, написанные мелом на рынках и в тавернах.
Джимми сказал:
— Может, стащим Гарри с двери на тюфяк?
— Ему будет удобнее, — согласилась Сэл.
— А я буду спокойнее, когда верну эту дверь на лесной склад в целости.
Сэл обошла кровать и опустилась на земляной пол. Она протянула руки, чтобы принять Гарри, когда он соскользнет с двери. Трое мужчин взялись за другой край.
— Медленно, осторожно, — сказала Сэл.
Они приподняли свой край, дверь наклонилась, Гарри съехал на дюйм и застонал.
— Наклоните еще немного, — сказала она.
На этот раз он соскользнул к самому краю доски. Она подсунула руки под его тело.
— Еще, — сказала она, — и оттащите дверь на дюйм-другой.
Пока Гарри соскальзывал, она осторожно подводила под него сперва кисти, а затем предплечья. Она старалась, чтобы он оставался как можно более неподвижным. Кажется, это помогало, потому что он не издавал ни звука. У нее мелькнула мысль, что тишина — дурной знак.
В самый последний миг они слишком резко отдернули дверь, и раздробленная нога Гарри с глухим стуком упала на тюфяк. Он снова закричал. На этот раз Сэл восприняла крик как добрый знак: он все еще жив.
Пришла Энни Манн с Алеком, хирургом. Первым делом она убедилась, что с ее детьми все в порядке. Затем взглянула на Гарри. Она ничего не сказала, но Сэл поняла, что Энни потрясена тем, как он плох.
Алек Поллок был опрятным мужчиной, одетым во фрак и бриджи, старые, но в хорошем состоянии. У него не было никакого медицинского образования, кроме того, что он перенял от отца, который занимался этим же делом до него и завещал ему острые ножи и прочие инструменты — все, что требовалось хирургу для работы.
Он нес небольшой деревянный ящичек с ручкой и теперь поставил его на пол у очага. Затем он посмотрел на Гарри.
Сэл вглядывалась в лицо Алека, ища хоть какой-то знак, но его выражение ничего не выдавало.
— Гарри, ты меня слышишь? — спросил он. — Как ты себя чувствуешь?
Гарри не ответил.
Алек посмотрел на раздробленную ногу. Тюфяк под ней уже пропитался кровью. Алек дотронулся до костей, торчавших из кожи. Гарри вскрикнул от боли, но не так страшно, как до этого. Алек просунул палец в рану, и Гарри вскрикнул снова. Затем Алек схватил Гарри за лодыжку и приподнял ногу, и Гарри закричал.
— Все плохо, да? — спросила Сэл.
Алек посмотрел на нее, помедлил и просто ответил:
— Да.
— Что вы можете сделать?
— Я не смогу вправить сломанные кости, — сказал он. — Иногда это возможно: если сломана всего одна кость и она не сильно смещена, я могу осторожно вернуть ее на место, закрепить шиной и дать ей шанс срастись. Но колено — слишком сложный сустав, а повреждения костей Гарри слишком серьезны.
— Так что же?..
— Самая большая опасность в том, что в рану попадет грязь и начнется заражение плоти. Это может быть смертельно. Выход — ампутировать ногу.
— Нет, — произнесла она, и голос ее задрожал от отчаяния. — Нет, вы не можете отпилить ему ногу, он и так уже выстрадал слишком много мук.
— Это может спасти ему жизнь.
— Должно быть что-то еще.
— Я могу попытаться прижечь рану, — неуверенно предложил он. — Но если это не сработает, тогда ампутация останется единственным выходом.
— Попытайтесь, прошу вас.
— Хорошо.
Алек наклонился и открыл деревянный ящичек.
— Сэл, подбрось дров в огонь. Мне нужен сильный жар.