вот ты сидишь рядом с женой на заднем сиденье машины, которая везет вас неизвестно куда, и до сих пор не способен обратить на супругу внимание. Все же это она, твоя жена, пусть ты не нашел в ней ни следа от Марии Магдалины, но так нельзя себя вести после стольких дней разлуки, нельзя быть одновременно так близко и так далеко. Ты изо всех сил всматриваешься в пейзаж, словно вы просто отправились в путешествие, например в отпуск, взяли такси, и водитель везет вас на курорт, вдоль сельской местности и долин, вокруг невероятно зелено, горы вдалеке поражают своей красотой, на некоторых вершинах отчетливо видны зимние снежные шапки, а на первом плане стадо коров мирно пасется в тени деревьев. Но в действительности ты бы комментировал вслух, а твоя жена, в свою очередь, подмечала бы все, что наблюдает, вы бы делились друге другом впечатлениями, но только вот вы не в отпуске, и ты думаешь, что надо оторваться от пейзажа по ту сторону окон и наконец осмелиться взглянуть на нее. Тогда ты собираешь всю свою волю в кулак, поворачиваешь голову, едва ли не корчась от боли, но все равно не можешь посмотреть в ее сторону. Ты совсем не ожидал увидеть улыбку, причем не ту, несколько утомленную, отработанную за тридцать лет супружеской жизни, но настоящую улыбку молодой и застенчивой Марии Магдалины тех первых дней, и ты, словно утопающий, хватаешься за эту улыбку, как за спасательный круг, брошенный в волны, ты цепляешься за нее, впиваешься, не хочешь отпускать, и поскольку всматриваешься в нее с непривычной настойчивостью, твоя жена краснеет. Раньше она заливалась краской по любому поводу, достаточно было просто взглянуть на ее голые плечи, и ты обожал наблюдать, как с неконтролируемой скоростью кровь приливает к ее лицу. И вот оно вернулось, тебя переполняет любовь, потому что, несмотря на короткие волосы и прошедшие годы, ты в сию минуту совершил удивительный подвиг — заставил жену покраснеть от удовольствия. Конечно, всю свою карьеру ты пытался найти определение идеализму, но что ты теперь скажешь о любви кроме того, что она опустошила тебя в двадцать лет, мешала спать, выросла до чего-то жизненно необходимого, что позже ты предпочел искать в своих исследованиях. Сказочное чувство к девушке с длинными волосами угасло, и мозг сам избрал бросить то видение ради другого, котор как ты решил, гораздо важнее. И тем не менее если любовь возродилась благодаря образу с балкона, то только потому, что внутри тебя освободилось место. И выдуманная Мария Магдалина, черт которой ты практически не нашел в своей заново обретенной супруге, и страх, побудивший тебя на одну-единственную фразу, да и сама фраза — разве все это не доказывает лишний раз, что любовь — это вопрос убеждений? Вот теперь жена краснеет, заметив твой взгляд, ты польщен, и этого хватает, чтобы ты заново уверовал в вашу историю. Но любовь — предательница, она сбежит, ты знаешь, стоит только отвлечься. Потому что любовь — и в этом ты теперь уверен — любовь длится, пока мы убеждаем себя, что любим.
4
в общем, через несколько километров вас высадили у большого дома. И едва вы вышли из машины, как со всех сторон высыпали люди, они бегут к вам, некоторые пожимают тебе руку, пока остальные лезут обниматься и целоваться, все торопятся представиться, но их так много, выкрики раздаются отовсюду, масса различных имен, которые ты, конечно, не можешь запомнить, твой мозг перегружен, кроме того, они все рвутся провести экскурсию: почему бы не начать с вашей комнаты, — окна в потолке напоминают тебе о скотовозе, помимо нескольких пустых книжных полок, всю спальню занимает кровать — и больше ничего, но тут вас тащат дальше: вот минималистичная ванная, там огромная кухня, а самое главное — общее помещение с огромным столом и умопомрачительным количеством стульев вокруг; тут ты спрашиваешь себя: вы действительно останетесь жить вместе со всеми этими людьми, — но не отпускаешь никаких комментариев, и вас ведут дальше показывать разные мастерские, и в ту минуту, когда ты подумал, что с осмотром покончено, вас снова куда-то ведут, вот сады, курятники, пруды, а у тебя уже голова кругом идет, и все, о чем ты мечтаешь, — остаться одному, отдышаться и отдохнуть. Хотя, нужно признать, весь этот уклад соотносится с твоими теориями о сосуществовании, но разве ты представляешь себе, как делить быт в четырех стенах среди стольких людей? Если бы та комнатушка предназначалась только тебе, но нет, похоже, у тебя здесь не будет и сантиметра личного пространства, хотя в твоем труде несколько абзацев было посвящено необходимости дать каждому минимум личного пространства, может, ты не настолько ясно выразился, стоило заострить эту проблему, конкретнее объяснить, что именно ты имел в виду, и только в эту минуту, впервые, ты осмеливаешься возразить. Ты говоришь: «Мне нужно побыть одному, куда мне отправиться?», тогда тебе показывают на несколько деревьев — там ты найдешь то, что ищешь.
конечно, стоило начать с хорошего душа и чистой одежды, потому что от тебя, наверное, разит за километр, но ты больше не мог, а когда наконец сумел сбежать от них, таких гостеприимных и воодушевленных, то увидел за деревьями что-то вроде юрты, и тебе полегчало, как только ты закрыл за собой дверь. Здесь темнее, чем ты думал, ни окошка, но ты теперь один, и так здорово остаться наедине с собой. На земле лежит ковер, ты можешь снять обувь — о, какое счастье избавиться от ботинок и лечь прямо на землю.
короче, вот ты здесь, о чем и помыслить не мог, хотя твердил студентам, что нужно осмелиться и дойти до этой грани. Вот ты здесь, в самом сердце революции, невероятно, что именно через тебя им передалась отвага. Поскольку, это правда, они обожали твои теории, но ты лишь скромный университетский сотрудник, а не светоч, преподающий в престижнейших заведениях, за которым журналисты бегают толпами. В полинялом костюме и с портфелем в руках, ты самым обыкновенным образом заходил в амфитеатр, сдержанный профессор, старающийся, чтобы тебя как можно меньше задерживали в коридорах после занятий, но, оказавшись на кафедре, ты преображался в великолепного оратора, и волшебство длилось ровно столько, сколько шел урок, а затем ты исчезал так же тихо, как и появлялся. И возможно ли, что ты, умудренный годами, сумел лучше всех понять молодежь? Ты ведь никогда не хотел стать отцом. Ты никогда не опасался за будущее собственных детей. Неужели именно поэтому ты доверился своей аудитории настолько, что пришел к убеждению: лишь они способны свергнуть политический строй, пересмотреть весь опыт и привести людей к новому обществу? Ведь твой труд ясно гласил: идеальный мир должен появиться и прорасти именно усилиями молодежи, а среди специалистов ты оказался единственным, кто твердо в это поверил, и, возможно, именно из-за твоей непоколебимости они залпом читали твои тексты. За последние недели они сотни тысяч раз делились отрывками из твоих тезисов в социальных сетях, а широкое болото, в котором увязла жизнь начала двадцатых годов, лишь подстегнуло их энтузиазм. Но ты лишь описал на бумаге более справедливый мир и откровенно полагал, что на этом твоя роль кончена, только вот теперь ты очутился в реальности, источником которой, конечно, являешься, но понятия о ней не имеешь, и в тебе нет и капли героизма, тебя втянули в какую-то авантюру, даже не спросив, желаешь ли ты тут оказаться. И кроме того, ты больше всего на свете боишься будущего, следующей страницы истории, ведь уже долгие годы размышляешь, как эта прекрасная утопия может зачахнуть в зародыше, как ее уничтожат, к каким ужасам это приведет, ты уже видишь штурмы силовиков, направленные против тех, кто оказался обычными мятежниками, ты представляешь себе правительственные чистки и последствия для масштабного общественного проекта. Ты предполагаешь, что сегодняшний веселый хаос вскоре может перерасти в апокалипсис. Едва эта мысль промелькнула в твоей голове, как на крышу юрты что-то упало с глухим стуком, и ты подскочил. Кто вдруг решил на тебя напасть? Что-то же ведь только что грохнулось с неба секунду назад, ты услышал «тук», а за ним «тук-тук-тук», все чаще и чаще, теперь шумит повсюду, по всей поверхности натянутого брезента, и вдруг — тишина. Ты насторожился. Не двигаешься с места. И спрашиваешь себя: а не драматизируешь ли ты, часом? Тебе всегда нужна капля трагизма. Скорее всего, там ничего нет, кроме желудей или орехов.