– Давай.
И все вокруг тонет в яркой вспышке – в самом мощном оргазме в моей жизни, который грозится уничтожить меня изнутри. На мгновение исчезают звуки, плывет перед глазами лицо Рида и его до неприличия довольная ухмылка, даже тело и то отказывает. Я без сил цепляюсь за шею Рида, как за спасательный круг, тяжело дышу через рот и утыкаюсь носом в бьющуюся под кожей жилу. Только его частый пульс меня и успокаивает.
Но ненадолго.
– Молодец. – Рид крепко обхватывает меня за талию, вынуждая приподняться, и резко, словно в издевку после ужасно медленной прелюдии, опускает на свой член. – Моя идеальная муза.
А я ведь не заметила, даже когда он успел расстегнуть брюки, не то что подготовиться. Но одно только ощущение Рида внутри сводит меня с ума. Плевать, какие у него были планы и как он собирался меня трахнуть на этот раз, я задаю ритм сама, приподнимая и опуская бедра, осыпаю его тонкие бледные губы поцелуями. Люби меня, Рид. Восхищайся мной. Делай что угодно, только никогда больше не пытайся уйти. Не заставляй меня думать, будто ты можешь не вернуться.
Потому что чертов бог, если он существует, не вправе отобрать тебя у меня. Не после того, как показал мне, какой бывает жизнь рядом с теми, кто готов ради тебя на все. Нарушить правила. Рискнуть. Убить.
Мне ни капли не стыдно, когда сквозь поцелуи пробиваются протяжные стоны. Не стыдно, когда Рид сжимает мои бедра до синяков и до крови кусает губы, позволяя почувствовать знакомый солоноватый металлический привкус. От этого становится только жарче. Еще, пожалуйста. Не отпускай меня никогда. Сведи меня с ума, разрушь еще раз, только не отпускай.
И Рид не отпускает ни на мгновение, лишь крепче сжимает в объятиях и шумно выдыхает мне в шею, двигаясь все чаще, толкаясь в меня все глубже. Казалось, я привыкла к тому, какой он широкий и как сильно может меня растянуть, но уже сейчас понятно, что к вечеру или на утро все будет болеть. Повезет, если смогу сидеть нормально, а не морщась каждые несколько минут. Но разливающегося по телу удовольствия стоит любая боль.
Как и сумасшедшего блеска в глазах Рида, плескающегося на дне восхищения и каждой мелкой капельки пота, выступившей у него на лбу. Стоит его охрипшего от наслаждения голоса:
– Ты только моя, дорогая Ванда.
– Твоя, – с трудом выдыхаю я, чувствуя вновь подступающий оргазм. Но не закончить не могу: – А ты мой, Рид. И…
Нет, договорить я все-таки не успеваю. Остаток фразы утопает в несдержанном и неприлично громком для кабинета стоне, а перед глазами снова взрываются фейерверки. А может, это настоящая сверхновая. Никогда в жизни не чувствовала себя так правильно и легко.
Рид двигается еще несколько мгновений и тоже замирает, коротко вздрагивая и закусывая нижнюю губу, когда изливается в меня. Если что-то пойдет не так, я прикончу его собственными руками. А пока что он заслужил кое-что совсем другое.
– И ты принадлежишь мне, – шепчу я и провожу языком по его губам. – Только мне, Рид Эллиот.
Он улыбается и с какой-то ненормальной нежностью поправляет мою задравшуюся юбку. Как будто это поможет, когда он до сих пор во мне.
– Любой творец – раб своей музы, милая.
Это в десятки раз круче любого оргазма, жарче любого секса и сильнее признания в любви. Потому что я вижу его довольный и полный ненормального обожания взгляд, чувствую на себе его руки и знаю, чем он рисковал ради меня. Только ради меня.
Рид Эллиот сумасшедший. Жестокий. Извращенный. Но за это я его и люблю.
Выпускать Ванду из объятий не хочется – хочется впитывать ее тепло, чувствовать легкий аромат цветочного парфюма и ощущать, как она мелко подрагивает в моих руках. Как судорожно дышит, и как часто бьется ее маленькое сердце. Сердце, принадлежащее мне.
Но желания сбываются до противного редко, и прозвучавший пару мгновений назад стук в дверь не прекращается. За дверью – я готов поспорить – стоит привычно тактичный и мрачный детектив Смолдер, и нам с музой очень повезет, если обыск в кабинете старика Стилтона привел хоть к чему-то. Спасибо и на том, что детектив изволил поверить показаниям Ванды, когда она позвонила ему одному богу известно в какой раз. Я даже слышал парочку их разговоров. Иногда моя дорогая Ванда бывает той еще стервой.
– Приведи себя в порядок, милая. – Я помогаю ей поправить юбку и застегиваю верхнюю пуговицу на светлой блузке. На воротнике, чуть в стороне, виднеется яркое пятно крови. – Иначе наш дорогой детектив снова подумает, что я над тобой издеваюсь.
– Я была бы не против, – ухмыляется она в ответ, но быстро умолкает и сосредоточенно поправляет прическу. Хочешь сделать вид, что и впрямь сдавала экзамен? Уже слишком поздно, моя милая.
Застегнув брюки и поморщившись – представляю, какой красноречивый у нас сейчас вид, – я приглаживаю растрепавшиеся волосы и открываю двери кабинета. Детектив Смолдер маячит за порогом, но на его губах играет непривычно искренняя улыбка. А мне-то казалось, он умеет только строить из себя доброжелательного, но улыбаться разучился еще где-нибудь в школьные годы. Но нет, он буквально светится от счастья.
– Прошу прощения, что прерываю, мистер Эллиот, – он вежливо покашливает, будто показывая, что теперь не имеет ничего против наших с Вандой отношений, – но у меня для вас две новости. Я говорил, что отвезу вас в академию только для того, чтобы вы смогли провести экзамен, и если показания мисс Уильямс окажутся правдивыми, я вас отпущу.
– Чудесное было время, – мрачно хмыкаю я и скрещиваю руки на груди.
До сих пор помню, как сидел в пустой камере на первом этаже, а Смолдер то и дело проходил мимо: то говорил по телефону, то неодобрительно косился в мою сторону, то спрашивал, когда же прибудет мой адвокат. К счастью, адвоката мы так и не дождались, и я искренне надеюсь, что он нам и не понадобится. Моя милая муза все сделала правильно.
– Не иронизируйте, мистер Эллиот. Мы обнаружили доказательства в кабинете мистера Стилтона и приняли во внимание показания мисс Уильямс, так что с вас обвинения сняты. А еще я побеседовал с мистером Тейлором, и оказалось, что и насчет фотографий мне не соврали. Мистер Стилтон пытался выставить все так, будто и к ним вы приложили руку, и я, честно говоря, был уверен в том, что он прав.
Конечно же, старику Стилтону просто хотелось найти виноватых – например, единственную студентку с грантом, которая не будет возникать, и преподавателя, который сам признался, что состоит с ней в отношениях. Я криво ухмыляюсь. Но одного Стилтон учесть не смог: у меня был миллион причин не поддаваться на его провокации, а Ванда оказалась вовсе не простушкой, готовой держать рот на замке, лишь бы ее фотографии не продемонстрировали всему Белмору. Тем более что и здесь наш ректор оплошал.
Ему нужно было остановиться на угрозах и подождать, а он выкинул все карты на стол с уверенностью, что у него флэш-рояль и обыграть его никто уже не сможет.
– А я вам говорила, – встревает Ванда. Выходит вперед и хмурит густые темные брови, еще и смотрит на детектива Смолдера так, словно готова прожечь его взглядом насквозь. – C самого начала говорила, а вы даже меня пытались убедить, что Рид меня принуждает.
– Поверьте, мисс Уильямс, я прекрасно слышал, что вас никто не принуждает, – посмеивается Смолдер в ответ, а моя милая муза несколько раз моргает и умолкает, отворачиваясь. – Хотя вы вроде как должны были сдавать экзамен.
– И она сдала, детектив. Не думаю, что вы явились сюда только ради того, чтобы поддеть меня или Ванду.
– Конечно нет.
Но продолжить детектив не успевает, так и обрывается на полуслове. Со стороны парадной лестницы по коридору доносятся крики и шорохи, звонкий голос секретаря и несколько смутно знакомых голосов студентов. Но ярче всех среди них звучат недовольные возгласы Стилтона, которого сейчас наверняка выводят из академии. И вовсе не так вежливо, как меня пару дней назад.
– Вы не имеете права! Мой адвокат уничтожит ваш участок! Позвоните сенатору Куперу, если не верите, или я позвоню ему сам!