— Вот тут женский волос, длинный, прилип к груди убитого.
Судмед аккуратно, двумя пальцами вытянул волос. В лучах света из окна он стал виден целиком. Криминалист подскочил поближе.
— Я его на ДНК заберу, — пробормотал он. — Не дыши на него, не касайся, твои бациллы нам нафиг не нужны.
Криминалист тут же упаковал волос в герметичную пробирку с сорбентом. Всё по правилам. Плотно закрутил крышку, подписал и убрал в пакет.
— Получается, картина такая, — сказал я, — убитый впустил убийцу сам. Следов взлома нет. Первый удар, судя по пятнам крови на полу, был нанесён прямо с порога. Вот тут. Потом потерпевший сделал шаг назад, будто хотел скрыться, спастись, но убийца настырно бил снова и снова.
Я прошёлся взглядом по полу. Рядом с трупом валялась кочерга. Я поднял её аккуратно, за кончик, двумя пальцами, осмотрел — следов крови нет. Харченко её почему-то не использовал.
— Это ещё одна деталь, — сказал я. — Если он не отбивался, значит, возможно, он знал убийцу.
— И кто это может быть? — спросил Сальников.
Я нагнулся и заглянул под стол. Там что-то блеснуло. Попросил перчатку у Студента, надел и достал это нечто — серёжку. Знакомый камушек — малахит тускло сверкал в лучах дневного света.
Я уже видел эту серёжку недавно. Вспомнил лицо и то, как идеально эти сережки подходили к ее глазам. Всё сошлось в одно целое.
— У нас есть подозреваемая, — торжественно сказал я.
— Кто? — оторвался от протокола Аполлон.
— Сейчас проверим…. Так, вы тут заканчивайте. Сережку не забудьте изъять, а мы с Саней прокатимся в одно место. Поехали, — кивнул я начальнику уголовного розыска. Он подчинился и вышел со мной из дома.
— Куда, Макс? — спросил Саня, когда мы уже были на улице.
— Увидишь, — сказал я.
Он покосился на меня, будто пытался прочесть мысли.
— Ты разве не догадался, кто приходил в дом? Кто прирезал Харченко? — спросил я его.
— Да как тут успеть, — озадаченно пробормотал Саня.
Я только усмехнулся и ткнул пальцем в машину.
Мы доехали до нужного дома, поднялись на этаж и постучали. Дверь распахнулась сразу, будто Катя сидела в прихожей и ждала нас. На этот раз цепочка не была накинута на дверь, и ножа у неё в руках не было. Она смотрела прямо на нас, без страха, но с явным недовольством.
— Опять вы, — выдохнула девушка. — Я же просила. Вы же обещали, что не будете меня беспокоить, если я поговорю с этой Яной. Не уговаривайте меня, я не буду давать никаких показаний и уж тем более никаких заявлений…
— Добрый день, Катерина, — перебил я ее. — Тут такое дело… Возможно, тебе всё же придётся давать показания. Хочешь ты этого или не хочешь. В общем, не буду ходить вокруг да около — сегодня ночью убили Харченко.
Катя вдруг улыбнулась.
— Как… правда? Простите, но это хорошая новость. Лично для меня — очень хорошая.
— Дорогая моя Катерина, — сказал я, — а где твои серёжки с малахитом?
Она машинально тронула мочку уха — пустую, без серёжки, будто проверяя, действительно ли их нет.
— Сняла, — ответила она, пожав плечиком.
— А можешь мне их показать?
— Не могу.
— Почему?
— Ну… это не мои были серёжки. Я взяла у подруги поносить. Ну, знаете, как бывает у девочек — шмотками, украшениями меняемся.
— Знаю. Даже туфельки, наверное, одалживаете, да?
— Ой, да всяко бывает, — отмахнулась она.
— Ага, — хмыкнул я. — Даже песня, вроде, есть, где одна подруга другой лабутены зажала. А у кого ты брала эти серёжки?
— Послушайте, какая разница? — вспыхнула Катя.
В этот момент в дверь постучали. Она была неплотно прикрыта, и сразу послышались шаги. В квартиру вошла Элла.
— Ой, здрасьте! — воскликнула она. — Катька, я к тебе! Ты когда на работу выйдешь? Извините, что так ворвалась, но там Акбарчик рвёт и мечет, работать, говорит, некому, а я не успеваю, а мне кровь из носу надо выходной завтра взять. Ну ты не думай, я на тебя не давлю… я и поддержать так-то хотела. Давай чайку попьём, я тут тортик купила, — показала на пакет. — Мальчики, будете чай с тортиком?
— Так вот, — сказала Катя, указывая на Эллу, — ей и отдала серёжки. Это её были серёжки.
— Серёжки? — переспросила Элла.
Катя незаметно ей кивнула, мол, поддержи, подруга, помоги. Я заметил этот кивок, этот взгляд.
— А, да, серёжки, — глупо повторила Элла, не понимая, о чём речь.
— Те самые, — улыбнулся я. — Серёжки с красным камушком, красивые, да?
— Да, да, — закивала Элла, чтобы только поддержать разговор, как, ей казалось, и просила Катя.
— Да-а, заврались вы, девоньки, — сказал я и шагнул на кухню мимо хозяйки.
Открыл створку под раковиной, вытащил мусорное ведро, полупустое. Там были только упаковки от йогурта и бумажки. Вывалил всё это на середину. Из ведра вывалилась и серёжка с зелёным камушком. Одна-единственная.
Я поднял её, подержал в ладони и посмотрел на Катю.
— Одну ты оставила на месте преступления, вторую выкинула. Теперь тебе точно придётся дать показания. Но не здесь. Поедешь с нами.
И вдруг у Кати в руке оказался нож. Никто не понял, откуда она его выхватила. Может, сразу припрятала в карман халата, может, сейчас схватила с тумбы. Она рванула к Элле, схватила её за волосы, притянула рывком к себе и приставила лезвие к горлу.
— Ай! Ты что творишь⁈ — взвизгнула Элла в панике.
— Заткнись, дура! — шикнула Катя на нее, сверля меня взглядом. — Уходите! Уходите все! Оставьте меня! Или я не знаю, что сделаю!
Глава 9
— Тихо, тихо, спокойно! — проговорил я, чуть приподняв руки, чтобы она видела, что у меня ничего нет и я не опасен.
Катя смотрела на меня диким и очень решительным взором, так что нужно было быть очень аккуратным. Я продолжил говорить в том же темпе:
— Если причинишь ей вред, тебе самой будет только хуже. Тебе ведь некуда бежать.
— Он должен был сдохнуть, — ответила Катя, слова прозвенели декабрьским льдом. — Он меня задержал, помешал моим планам. Я хочу встретиться с отцом. Найти его. А он…
— Мы найдём твоего отца. Мы уже этим занимаемся. Ты встретишься с ним. Отпусти Эллу.
— Уходите! — прорычала она, сильнее прижимая лезвие к горлу подруги.
Голос её изменился до неузнаваемости. Она была похожа на загнанного зверя — и, несомненно, была опасна.
Элла в ужасе молчала, даже вдыхала и выдыхала с трудом, с лёгким сипом. Она все сжалась в Катиных руках. Та держала ее мертвой хваткой.
Сальников уже выхватил пистолет. Я сделал ему знак рукой — не надо. Если начнётся стрельба, Эллу может ранить. Или нож причинит ей вред. Сальников замер, оружие опустил, но палец оставил на спуске, наготове.
Я ещё раз попробовал убедить Катю.
— Давай поговорим. Тебе это не надо всё, поверь… Ты всегда была не такой, — сказал я. — В школе тебя не понимали, ты была одиночкой. Я тебя понимаю. Я тоже чувствовал себя не таким, но я не убиваю людей. Я нашёл путь — можно помогать, работать. Ты тоже можешь стать другой. Мы с тобой похожи…
Она скривилась.
— Что ты несёшь? — прошипела она. — Это всё враньё. Люди лживы. Ненавижу их!
Это она буквально выкрикнула, эмоции лезли наружу, смесь ярости и страха. Я небольшими шажками, тихо, как охотник, приблизился к ней и Элле так, чтобы не вызвать резкой реакции.
Вступая с ней в диалог, я выталкивал из неё эмоции, подогревал, выводил на крик. И вот я уже близко. Бросок вперед, я рванул — и схватил её за руку, ту, что с ножом. Дёрнул на себя. Элла выпрыгнула, освободившись, с протяжным визгом отскочила в сторону.
Нож вылетел и звякнул по полу. Катя была даже легче, чем казалась, и вышло, что я дернул слишком резко. Мы вместе завалились на пол.
— Держи её! — рявкнул Сальников.
Но Катя оказалась не только лёгкой, но и юркой. Рука её скользнула по полу, схватила нож, и вдруг она с диким криком чиркнула лезвием по своему запястью.
— Вы всё равно меня не достанете, я не буду давать никаких показаний! — кричала она и резала запястье снова и снова, а кровь брызгала на линолеум и на стол.