Через некоторое время кто-то заскулил слева. Поначалу Георгий не обращал на это внимания, но потом остановился и обернулся. Петька прислонился к стенке окопа, обняв винтовку, трясся и издавал жалостливое завывание.
— Ранен⁈ — крикнул Георгий.
— Не могу я… — искажённое ужасом лицо Петьки было жалким: рот приоткрыт, глаза выпучены, а в них — мольба о помощи. — Не могу я так, братцы! Заберите меня отсюда. Когда это закончится? Я не могу!
Парень не был ранен. У него крышу сорвало. Сломался человека. Психика не выдержала. Георгий и сам не понимал, как до сих пор не сошёл с ума. Наверное, у него получалось абстрагироваться, воспринимать взрывы, как фоновый шум, а не думать о них постоянно. Иначе точно свихнулся бы.
Ударил фугас. Комья земли долетели до окопа. Петька вздрогнул, сжался весь, а потом вдруг пополз наверх.
— Стой! — Георгий метнулся к товарищу, забыв о недоделанной работе, схватил его и повалил на дно траншеи. — Куда полез⁈ Убьют!
— Пусть! Не могу я больше! Отпусти!
— Лежать! Лежать здесь! — зарычал Георгий, удерживая брыкающегося парня. — Хватит! Копай! Туда копай! Чтобы спрятаться. Делай, как я, понятно?
Петька тяжело дышал, его безумные глаза шарили вокруг, сумасшествие как будто придало ему сил, и Георгий с трудом удержал паникёра. А тот, побрыкавшись немного, прекратил дёргаться. Георгий освободил его и отполз к себе. Бахнуло близко над головой, и фонтанчики земли поднялись на насыпи перед траншеей. Совсем рядом пронеслась смерть.
Петька поджал под себя колени и, обхватив их руками, свернулся в позе эмбриона, а Георгий продолжил копать себе укрытие в жалкой надежде спрятаться от вражеской шрапнели. Но, вероятнее всего, делал он это лишь затем, чтобы физическое напряжение заглушило панические мысли и не позволило утратить рассудок.
Обессилев, Георгий прекратил свой труд, забился в углубление, взял в руки винтовку и стал ждать своей участи, слушая свист снарядов, их разрывы и голоса раненых. Эта адская музыка никак не прекращалась. Казалось, она будет звучать вечно.
Низко пригибаясь и перелезая через залёгших посреди узкой траншеи солдат, к Георгию подобрался Губанов. Лицо унтер-офицера выглядело, как обычно, злым. Он словно не испытывал страха перед артобстрелом. Или умело маскировал свои переживания.
— Так, первое отделение, сколько вас. Ага… здесь трое. Значит, всего семь осталось… — проговорил унтер. — Слушайте меня все. Кошакова убило насовсем. Командовать первым отделением будет ефрейтор Аминов. Это ясно?
Ефрейтор Тимур Аминов — упитанный, широколицый татарин с тонкой, чёрной бородкой — был один из тех немногих, кто выжил в осенних боях, за что, скорее всего, и получил звание капрала.
Взгляд унтера Губанова упал на Петьку, свернувшегося в калач и постоянно всхлипывающего.
— А с ним что?
— Паника у него, — объяснил Георгий.
— Что⁈ Не слышу! Докладывай, как положено! — рявкнул унтер.
— Господин старший унтер-офицер, у рядового Синякова паника! — Георгий прокричал это почти в ухо унтеру.
— Да что ты так орёшь⁈ Что ещё за паника? Струсил?
— Никак нет…
Губанов подбежал к Петьке и стал его тормошить:
— Вставай, собака! Чего сопли распустил? — вначале унтер просто тряс парня за шинель, а потом принялся лупить кулаком куда придётся: по плечам, по рукам, по голове.
— Не трогайте его! — крикнул Георгий, разозлённый таким поведением Губанова. — Хватит!
— А тебе что? — унтер подскочил к Георгию. — Повторить!
— Господин старший унтер-офицер, прошу оставить парня в покое. Он не виноват.
— А ты у нас ещё и судья? Решаешь, кто виноват, а кто нет? Ух, вольнопёрый, доболтаешься ты у меня, — унтер поднёс к лицу Георгия увесистый кулак в грязной вязаной перчатке.
На Георгия смотрели глаза, полные ярости. Руки унтера сжимались в кулаки, усики шевелились. Это походило на безумие — такое же, как у Петьки, только выражалось оно по-другому. Внутреннее напряжение у этого человека выплёскивалось агрессией во вне, и ему было всё равно, кто подвернётся под руку: враг или свой.
Кулак двинул Георгия в зубы. Короткий тычок оказался несильным, но достаточным, чтобы по губе потекла кровь.
— Ещё раз звякало своё разинешь, убью! — процедил Губанов и пополз обратно.
Георгий держал в руке винтовку и боролся с желанием выстрелить в урода. Унтер совсем спятил. Теперь непонятно, что от него ждать. Лучше бы его убило, а не Кошакова.
Зато выяснилось, что в первом отделении от двенадцати человек осталось лишь семь. Игната выбыл ещё во время марша. Младший унтер-офицер убит. Что с другими тремя? Тоже погибли? Или ранены?
Снаряды перестали рваться, и кто-то закричал, что германцы идут. Заработал пулемёт, винтовки заговорили наперебой. Георгий поднялся, положил трёхлинейку на земляной бруствер и приготовился отражать атаку.
Цепи солдат упорно двигались по изрытому снежному полю. Серая масса шинелей лезла напролом, и стало их ещё больше, чем в первый раз. Человеческая волна двигалась к окопам, но вскоре германцы опять начали падать один за другим. Обстрел шрапнелью не смог заткнуть пулемёт, и тот продолжал бодро отстукивать чечётку, уничтожая живую силу противника без всякой жалости.
На этот раз враг подобрался ещё ближе. Тут уж нервы начали окончательно сдавать. Георгий чувствовал, что остался в окопе один, а на него двигались десятки людей с ружьями и устрашающими криками. Поле зрения сузилось, и что творится по сторонами он уже не замечал. Вражеские солдаты то и дело залегали, вскакивали, бежали дальше, мешая целиться, и меньше их как будто не становилось. Кто-то обязательно доберётся. Следовало убить сразу всех, но после каждого выстрела приходилось дёргать затвор.
Магазин опустел, и в который раз Георгий принялся в спешке вставлять новую обойму, тратя драгоценные секунды. Рядом забили фонтанчики земли. Пули попадали в насыпь и свистели над головой. А когда трёхлинейка была готова к бою, из воронки впереди вылез солдат в синевато-серой шинели. Выстрел. Германец вскрикнул, схватился за руку и свалился обратно. Слева и справа от него упали ещё двое. На такой дистанции пули попадали в цель гораздо чаще.
И строй опять не выдержал, кто-то окончательно залёг, кто-то побежал назад. Было сложно поверить, но это случилось: противник не сумел дойти до окопа и отступил, хотя был так близко! Так близко летали свинцовые мухи.
Петька не участвовал в отражении атаки. Он лежал, скрючившись, скованный страхом, а когда бой закончился, долго сидел с самокруткой в зубах и смотрел в одну точку, потирая синяк на своей