— Но не про это. Я приехала, а у меня дома мало того, что бардак, так ещё сынок родимый с рыжей какой-то спит. Ну я и подхватилась до Люды-то. Она подробно говорить не стала — кратко так пояснила все, рванула в туалет, её токсикоз меня и надоумил — знаю ведь, что она просто так, из интересу на это не пойдет.
— Да и были на отдыхе, скорее всего, там и получилось, а я внука-внучку уже и ждать устала. Люда только одно условие поставила — чтобы Генка не знал. Сын он, да — сын, взрослый уже, а тут внучек маленький будет и одна Люда. Я пыталась болвану намекнуть, что ты — на дыбы:
"Одна ребенка вешает, и эта, типа, нагулянного хочет?"
Я плюнула, квартиру вон разменяла, чтобы его рожу пореже видеть. А уж когда узнали, что двойня?? Вот ты можешь представить, что будь твоя мать в такой ситуации, бросить двух крошек?
— Ннет, конечно. Но... откуда ещё какой-то ребенок и где он сейчас?
— Там мутная история... эта рыжая... нашему болвану сказки рассказывала о любви, а сама девочкой какой-то подрабатывала, успевала везде, была, была беременной. Но там другая история была по-молодости, видишь, как одно за одним тянется?? Та, рыжая, ох, о мертвых плохо не говорят.
— А что, она умерла?
— Да, в аварии погибла недавно, но там жалко только её мать, девица была пакостная, замуж вышла за офицера, уехали в ГДР, там сына родила, Ивана. А мальчику передалась врожденная эпилепсия от её бабки.
— Боже! — ахнула Наиля. — Бедный малыш! Он что, умер?
— Кто? — не поняла Тома.
— Ну, ребенок этой рыжей??
— Ванька-то? Что ты — внук мой двоюродный, выше меня на полторы головы. Славный такой парнишка, вот пятнадцать было. Мамашка эта, рыжая, их бросила с отцом, когда годик исполнился, не захотела с больным ребенком возиться, жизнь свою устраивала, с молодыми офицерами, врала всем, что Слава — муж, ребенка где-то прячет. А где он его прятал? У матери своей? Она же даже мамке своей врала про Ваньку, та его только в двенадцать лет и увидела — сейчас,'слава те Боже!' — бабуля и внук души не чают друг в друге.
— И что, он так и мучается? — Наиля расширившимися глазами смотрела на Тому.
— Нет, вылечили, там чего только не делали отец с его матерью. Вот, Люда и велела Генке передать, чтобы на обследование сходили, мало ли какие там нарушения.
— В общем, там была жуть, врачи сразу сказали — рожать не рекомендуется. А через пару дней наш сам конкретно убедился, что он ей нужен был только для того, чтобы подруге нагадить посильнее.
— Это что, она ей так завидовала? — ужаснулась Наиля.
— Вот именно. Потом Генка встретил тебя. Знаешь, он такой... ну, как бы тебе сказать, мы с Людой для него слишком сильные женщины. А ему надо было кого помягче, послабее, чтобы он был защитником-добытчиком. Он неплохой, но вот что случилось, то случилось. Понимаю, ты сейчас никак не можешь понять, как можно не признавать своего ребенка?
— Ну, вот давай, допустим на минуточку, что узнает он про них? Зачем? Там хорошая семья получилась, Юра — он тоже в своей жизни нахлебался дерьма — деток сразу принял и полюбил, они его тоже любят. Вот маленький наш всегда говорит: "Папочка моя!"
— И вмешайся Генка? Ну, признают там по анализам, что они его, что это даст? Ему их никто не отдаст, хоть пятьсот раз анализы делай. У вас начнется раздрай, а то и умотаешь в свою Татарию, Люде он никакой не нужен, да и без тебя Генка пропадет. Ты там опять будешь выслушивать всякие намеки, Айшу с места срывать, вот посчитай-ка все.
Генка вас любит, вон как светится весь, я тоже долго верила, что может из-за деток и наладится у них с Людой, но, честно — я бы никогда такое не простила, ни ему, ни подруге. Так вот и вышло. Значит, суждено было им разбежаться, а вам встретиься. Подумай, Наиля... да, неприятно узнавать, что есть дети, но дети живут в любви и обожании, и Юра, он на многое пойдет — лишь бы семья его жила спокойно. Я, как ты понимаешь, категорически против, чтобы Генка знал. Ну, поступил он, как страус, голову спрятал в песок, пусть и дальше ничего не знает, ты подумай, может, все-таки не оставишь его, а? Генка, он таким с Людой не был, не ревновал, ни разу не озадачился тем, что она в командировках, может, кого и найдет — правда, как в стоячем болоте жили. Сейчас же он над вами трясется, хвастается, ревнует тебя дико, если ты уедешь... Боюсь, потеряю я его.
— Поздно! — как-то грустно сказала Наиля.
— Что поздно, собралась?
— Собралась, — кивнула Наиля, а потом увидев опечаленные глаза свекрови, заторопилась:
— Нет, нет, Вы меня не так поняли — поздно что-то менять, рожать буду.
— Ой, — подхватилась Тома, — ой, дочка, как я рада! Генка с ума от радости сойдет!! Ай, умница девочка, ай, славно как!! Ты не думай, я внука или внучку любить буду так же сильно, как и Людиных, мои кровиночки — все мне дороги. Пойми только одно, ничего уже не изменишь, и ломать судьбы двух семей не стоит. А Генка приедет — посмотри на него повнимательнее, он же, как новенький пятак, сияет при виде вас.
И ждала Наиля своего болвана, как называла его мать, с каким-то непонятным чувством. Смотрела на него через занавеску, когда он приехал...
Генка вышел, потянулся, поднял глаза на окна квартиры и так счастливо улыбнулся в предвкушении, что у Наили внутри что-то дрогнуло. Генка, влетев домой, с порога заорал:
— Наиля, женушка моя ненаглядная, ты где?? Как я соскучился по вам!! — обнял свою татарочку.
Он долго нацеловывал её, потом, после ванной, размягченный и распаренный, не сразу врубился, что ему говорит жена. Потом переспросил:
— Точно, будет ребенок?
— Точно!
— А-а-а-а, — заорал Генка, вскочил, подхватил её на руки и счастливый закружил по комнате. — Солнышко мое, я так ждал этого!
И начал таять у Наили ледяной комок возле сердца, она мысленно сказала сама себе:
— Я постараюсь!
— Родители, я передумал! — Вечером сказал их большой ребенок.
— Что?