И мстительно добавила:
— Ладно, пусть пока погуляет, покочевряжится. Всё-ё-ё припомню!
Обновление
Помня, через что прошел сам, Ванька совсем не торопился жениться, а уж тем более — родить. Одна теть Люда больше всех знала, как он боится, что ребенку может передаться его болячка. Понимал умом, что не все женщины, как его биологическая... тетка — даже по прошествии стольких лет, он все равно никогда не мог произнести в отношении её казалось бы простые слова — 'биологическая мать', - а сердцем... сердцем помнил, что возле него не было теплых и необходимых рук. Став взрослым, он четко осознал, что папка — да, папка должен быть рядом, но ближе все-таки и нужнее всех возле ребенка, даже и не больного, должна быть мать.
Как он радовался за папку, себя и своих мелких — мам Люба, тоже не особо видевшая ласку от матери, всех троих — его, Манюню и особенно Василька, даже не любила — просто жила ими: их проблемами, заботами, болячками, радостями и горестями.
Девушки у Ваньки были, с одной он даже попытался жить некоторое время.
— Не, баб, она неплохая, но не то, букетный период, он был замечательный, потом как-то уныло стало! Я, ты сама знаешь, не любитель гусарить, но чё-то пошло не так, какие-то обижалки, ревность, задержусь на работе — а ты сама знаешь — если идейка зародилась, Ваня твой от компа не отлипнет, пока до ума не доведет! Так вот, приду, а там надуется и не разговаривает, а мне оно надо? Ладно бы, действительно, шлялся где, ну, кароч — не готов я!
— Да уж, знаю, глухой и слепой тогда ребенок становится!
— Во, баб, я бы вот на такой как ты вмиг женился! Не, я, наверное, как наш песенный друг — Шляпа, не создан для семейной жизни. А чё? Мне и дома не хило — все любят. Да, мелкий? — спросил он Ваську, который, пыхтя, цеплялся за его одежду и, как маленькая обезьянка, лез к его лицу.
— Да, Ваня, покатай!
Ваня сажал своего малыша на плечи и носился с ним по двору, к огромной радости и восторгу братика.
— Вань, наговариваешь ты на себя, просто не нашел ещё ты свою мам-Любу.
— Ой, баб, под все лестницы заглядываю — ни фига. Ладно, подожду, что из мелкой Антоновой вылупится. Может, и правда — судьба моя? Там мне ревновать придется — она же не в теть Люду, в баб Клаву вся.
Антонов, ставший таким спокойным — как-то незаметно растворился жесткий тот мужик в своей большой семье, — частенько говорил своему Леньке:
— Удачно я тогда в бордель поехал! Морду набили, но счастье свое нашел!
Лёнька, прищурившись, как-то спросил:
— А доведись сейчас — чисто из интересу посмотреть, собрался бы?
Антонов захохотал:
— Ну, если только с тобой на пару! А ещё сзади своих всех прицепом — твои трое, мои четверо — и две жены, какой бордель устоит — разнесут к чертям собачьим!! Нет, Лень, то что имею сейчас — это моя жизнь. Старшие подросли, а Маркушка ещё малой, вот когда дождусь от него внуков, тогда можно и по бабам, — видя как расплывается в ухмылке друг, добавил, — хоккеистом-гладиатором!!
— Не понял?
— Ну, Ленька... с клюкой — хоккеист, а гладиатор — коленочки, если смогу нагнуться, погладить. Ванька маленький всегда говорил — от моей Люсеньки, как круги по воде расходятся — добро идет, и люди притягиваются нормальные, может, и надо было нам с ней пройти каждому свой экзамен-испытание, чтобы притянуться потом намертво друг к другу? Повезло мне неимоверно, я до сих пор панически боюсь — мало ли, Люсенька от меня устанет!
— Это у тебя, Юрк, старость наступает!
— Не старость, а в разум вошел! — хлопнул Антонов друга по плечу и заторопился, услышав самый любимый и нужный ему голос:
— Юра, ты скоро??
ВОТ, ПОЖАЛУЙ И ВСЕ ПОКА В ЭТОЙ ИСТОРИИ. ДАДИМ ПОДРАСТИ ТАСЕ, НАДЕЛАТЬ КОЕ КАКИХ ОШИБОЧЕК А, ПОТОМ — ГЛЯДИШЬ И ИВАНА ВЯЧЕСЛАВОВИЧА ЖЕНИМ.