Рука наконец-то поднялась, сгребла малыша, крепко прижала к себе, малыш залился счастливым смехом, и словно она ждала этот сигнала — в комнату тут же влетела Машка:
— Вань, как я по тебе соскучилась, — щекоча его ухо дыханием и любовно поглаживая братика по немного колючей щеке, говорила Машулька — уже не крохотулька...
— Мне тоже без вас не в кайф было. Вот шляюсь по ЛондОну, а сам думаю:
— Во, здесь бы я родителями и малышком посидел! А здесь с Манюней бы поотрывались. Не, Мань, я без вас полгода едва пережил — домой тянуло со страшной силой.
— Вань, а бабуля переживала, что мало ли, надумаешь там остаться.
— Вечно она так, я ей уже сто лет говорю, что без неё одну неделю спокойно живу только. Ладно, Мань, смотри, наш мужик засопел!
Манька тоже, повозившись, задремала, а старший братик лежал и ловил кайф от своих детишек.
Ванька, когда родилась малява, где-то к её году окончательно осознал, что у него такая настоящая семья, что он нужен всем сразу, что его действительно очень любят, и так стало классно жить, особенно, когда вот придешь домой, а навстречу тебе ковыляет маленькое чудо и кричит на всю улицу:
— Аня!
А за чудом поспешает его такая нужная баб Паня и тоже сияет, как будто не с утра, а два дня назад Ванька в школу ушел.
У Ваньки была четкая граница — ДО И ПОСЛЕ.
До — было плохо, болезненно-холодновато, там были только папка, баб Галя, ну, и папкины друзья, типа Горбыля, у которого жена, правда, была стервозина.
А после...
После первой, к кому он, Ванька, прикипел, поняв, что она искренне его приняла и полюбила — теть Люда, потом была его маленькая, истово любящая его бабуля, затем дед Ной с Рэем, и пошли все остальные, а через месяца два Ванька для всех стал нужным.
Он истово обожал теть Люду, всех дедов, бабуль, волновался и радовался вместе со всеми, сильно горевал, когда умер Рэй — его старушка тоже подбиралась к преклонному возрасту, и он знал, что её уход будет сильным переживанием, но сейчас он был уже мужик. А Егорыч Антонов с месяц почти не разговаривал ни с кем.
Ванька лежал, боясь пошевелиться, ему было так тепло и славно обнимать своих сестричку и братика. Послышались осторожные шаги, дверь немного приотворилась, заглянула бабуля:
— Ванечка! Я все уже приготовила!
— Чё так рано вскочила? — привычно забурчал Ванька. — Я же сказал, поспи — сам все сделаю.
— Как же! — с Ванькиными же интонациями шепотом ответила бабуля. — Ты полгода где-то пропадал, а я зад не подниму?
Ванька только ухмыльнулся. Потихоньку зашла мам Люба, посмотрела на спящих деток, улыбнулась и, чмокнув Ваньку в щеку, сказала:
— Ща! Пришлю отца.
Папка взял свою маленькую копию, и Ванька потихоньку вылез из кровати, прикрыл разоспавшуюся Манюню и пошел умываться, бриться, одеваться.
На кухне завтрак и кофе уже стояли на столе, а бабуля сидела на привычном месте, подперев щеку рукой и привычно же ждала внука.
Ванька сел, отхлебнул кофе, кивнул головой и улыбнулся:
— Не прошло и десяти лет, как кофе варить научилась!
— С тобой научишься! — опять пробурчала она.
— Баб, я смотрю, ты совсем развинтилась?
— Учитель хороший попался, вот, напротив сидит!
Оба негромко засмеялись.
— Хорошо! — зажмурился Ванька. — Чего-то мне разведка донесла, что Прасковья Сергеевна ерунду напридумывала — вроде Иван Вячеславович в заморских краях останется??
— Волновалась! — кратко сказала бабуля.
— Не, я ваш — навеки! Не, там хорошо в плане работы и зарплаты, но вас-то рядом нет, ну, поговорю я с вами по скайпу, а потом сижу как дурак. Мне надо, чтобы вот рядом кто-то из своих был, чайку-кофе попить, чё-нить зажевать, с пылу, с жару, кого-то чмокнуть! Подурачиться, поорать, с Рэйкой или Манюней побегать-попрыгать.
— Вань, ведь двадцать шесть уже!
— И чё — скажешь, жениться пора?
— Вань, а девушка-то у тебя есть?
— А когда их не было?
— Нет, ну, чтобы вот серьезно?
— Если будет серьезно — ты первая про это узнаешь, у меня же от тебя секретов нет, в серьезных ситуациях.
Он с нежностью смотрел на свою баб Паню, а она выдала:
— Знаешь, Вань, ведь ты мне жизнь продлил, я тогда-то вся изболелась, ничего не мило было, ничего уже не хотелось. А тут — ты, счастье мое уже и нечаянное! А уж когда принял меня... худючий, колючий, но самый родной, вот только дожить бы до правнуков.
— Э-э-э, тебе всего-то семьдесят четыре, успеется, годам к восьмидесяти, может, и станешь пра, я, может, такую, как теть Люда, ищу!!
А бабуля разулыбалась.
— Посмотрим! Вон, Родя, на четыре года и старше, а двух деток имеет!
Ванька фыркнул:
— Ну, там же любовь неземная приключилась!
На кухню вошел папка:
— Уже секретничаете?
— А то! Полгода так не сидел, ох, папка, соскучился я по вам всем. Мы с тобой, как два брошенных пёсика когда-то были, а ща, погляди — многосемейные совсем.
Папка ухмыльнулся:
— А кто просил сестричку и братика? Вот и пожалста! Мы с тобой, Вань, счастливые пёсики — все заимели, благодаря твоему нюху.
Люда вела неспешный разговор с Тасей.
— Тась, ну, может, ты себе внушила про Ваньку? Может, пора перестать про него думать, вон какие славные парнишки у вас в секции?
— Мам, они хорошие, надежные — точно, но Ванька — он такой один, я сколько себя помню, он всегда рядом, вроде вредничает, вопит, ехидничает, а ведь всегда поможет, пожалеет, посмешит. Мам, когда он рядом, все вон ярче становится! Я пыталась, пока его не было эти полгода, всякую муру про него думать, даже вот, что женится и привезет оттуда кого. Ребята, они... мам, я даже с Лешкой целоваться пыталась... - увидев изумленное лицо Люды, поспешно добавила, — не, не, фууу, потом полчаса губы отмывала, брр. А Ванька... вот приобнимет по-свойски, я как воск плавлюсь, ну я сама не рада такому, привязке этой! Но это где-то на уровне подсознания, что ли — идет такое четкое понимание, что именно он — мой!
— Знаешь, дочь, Ванька, он всегда как-то определял, кто кому нужен, вот и про нашего папку он намного раньше меня понял, что именно он мне нужен, свою мам Любу под лестницей нашел, а вот с тобой — никак не поймет, странно даже.
На что её четырнадцатилетняя дочка усмехнулась:
— Да он просто не хочет об этом даже