Однако уже на четвёртый-пятый день препараты и диета начали действовать, боли притихли, состояние Маши улучшилось, и дежурство в палате потеряло смысл. Ромку удалось отправить домой. Теперь он приходил не каждый день ненадолго. А вот Тимофей продолжал большую часть дня проводить у Маши в палате.
Уже ни врачи, ни сёстры не обращали на него внимания. Тимофей привёз свой рабочий ноутбук, занял половину стола, связывался по телефону со своим офисом и не видел во всём этом ничего необычного.
Между ним и Машей сложилось странное взаимодействие, которое Маша про себя обозначила как ворчливую притирку. Они будто заново нехотя привыкали друг к другу. Разговаривали так, будто делали одолжение, оба. Однако все назначения и процедуры Тимофей выполнял с Машей неукоснительно.
Маше временно запретили физические нагрузки из-за возможности обострения, Тимофей моментально воспользовался этим и большую часть времени вне кровати, Маша проводила либо на каталке, либо на коленях или руках Тимофея. Даже начала спокойно воспринимать эти моменты.
— Похудела, как не знаю кто, — тихо ворчал муж, пересаживая её с кровати за стол. — Ешь давай! Хотя, что это за еда?! — скептически оценивал он пустой овощной протёртый супчик. — И котлета эта паровая вообще микроскопическая. Как они собираются тут людей лечить и восстанавливать?! — возмущался риторически.
Вечерами сидел на краю Машиной кровати, держал её за руку и либо молчал, просто поглаживая её пальцы, либо рассказывал о делах фирмы, проблемах, Ромкиных тренировках.
Сильно изменился. Порой Маша совсем не узнавала мужа, зато прекрасно видела, куда ведёт такое его поведение. Однако злая обида не хотела уходить из сердца. Ни прощать мужа, ни мириться с ним Маша не собиралась. По её понятиям Тимофей предал их любовь, их брак, а значит его любовь прошла. То что сама она продолжала любить бывшего мужа, Маша за повод помириться не признавала.
Всё решил случай. В клинику на экспертизу привезли Дениса Загребного. Во время следствия он начал талантливо симулировать сердечный приступ, чтобы смягчить наказание. Однако его уловка не удалась. Консилиум, ознакомившись с результатами анализов и обследований, признал его здоровым в соответствии с возрастом.
И вот, когда Загребной в сопровождении конвоя покидал клинику, Маша с Тимофеем встретили его в коридоре клиники.
— Кого я вижу?! — экзальтированно вскричал Загребной. — Машенька, драгоценная моя девочка! Не вышло у нас с тобой соединиться в страстном союзе, а ведь я всерьёз увлёкся тобой, дорогая! Думал, вы с Тимофеем разойдётесь, а я тут как тут. Помогу, утешу, успокою…
— И поэтому выкрали нас с сыном? — сурово отбрила Маша.
Загребной вызывал у неё только омерзение, ни о какой симпатии речи вообще не было.
— Именно, драгоценная! Я прилетел за тобой как спаситель, как любящий мужчина, а ты, коварная, даже не стала со мной разговаривать!
Загребной выражался пафосно, откровенно раздевал Машу глазами, и ему было наплевать на её реакцию, на людей вокруг и на присутствие Тимофея. Казалось, наоборот, он стремится привлечь как можно больше внимания и заодно вывести Тимофея из себя.
— Обидно, знаешь ли! Я не урод, ещё не стар, достаточно богат, хотя и не так, как раньше, а ты, красавица, на меня как на пыль под ногами смотришь. Нехорошо, девочка моя…
— Ну, хватит! — не выдержал Тимофей. — Девочка она не твоя и твоей никогда не будет! Любви у тебя нет, одна похоть. Да и той скорее всего нет, а только расчёт и подстава. Хотел достать меня посильнее, да не вышло!
— И это тоже, — кивнул Загребной. — Ты слишком взлетел, Тимоша, зажирел и забыл, что делиться надо. Но твой бизнес — это одно, а Машенька — совсем другое. Ты не достоин такой женщины, признай. А для меня Маша как дорогой приз. Очень хотел иметь её рядом! Впервые влюбился, можно сказать. Веришь?
Доверительно склонился в сторону Тимофея, не смущаясь присутствием посторонних. Тимофей, сжав кулаки, резко шагнул вперёд, но конвой Загребного закрыл ему дорогу.
— Отойдите! Приближаться к арестованному запрещено!
Второй конвоир ощутимо толкнул Загребного в спину.
— Шагай давай!
Тот оскалился, потряс наручниками и громко выкрикнул:
— Я скоро выйду, драгоценная, и мы снова встретимся!
— Ах ты, гнида!
Тимофей сорвался с места и успел сунуть пару раз бывшему партнёру в скулу, пока конвой не оттащил его в сторону. Загребного быстро вывели из клиники, и в коридоре снова остались только Маша и Тимофей.
Маша была в шоке от «выступления» Загребного. Но зато теперь ей стало понятно. Что вся история с изменой Тимофея, с наездом на их семью была просто спланирована этим жутким человеком. Огрызком девяностых. Ради собственного обогащения он задумал отжать бизнес Тимофея и походя разрушить их семью. Это не оправдывало мужа, но по крайней мере объясняло ситуацию.
Тимофея же просто трясло от злости. Было досадно, что не смог вломить этому червяку как следует. О Маше, видите ли, он размечтался! Сучонок!
С другой стороны, Тимофей осознавал, что, благодаря этому подонку, получил серьёзный урок по выбору бизнес-партнёров, по отношению к доступным женщинам, по отношению к семье. Сделал выводы, только исправить всё оказалось непросто.
Они с Машей одновременно повернулись друг к другу.
— Тимофей…
— Машуня…
Начали одновременно и замолчали, встретившись взглядами…
Глава 17
— Нам надо поговорить, — отмер первым Тимофей
— Надо, — согласилась Маша.
Тимофей развернул каталку и повёз Машу в палату. Пожалуй, сейчас это было единственное место, где им никто не помешает. Последнюю капельницу Маше поставили до обеда, таблетки медсёстры выдавали с утра на весь день, так что медперсонал не должен был появиться. А больше войти к Маше было некому.
Тем не менее Тимофей плотно закрыл дверь, чтобы им не помешали.
— Ты бы ещё табличку повесил: «Не беспокоить», — усмехнулась Маша.
— Я бы повесил, — серьёзно откликнулся Тимофей. — Садись, Маш, или ложись, как тебе удобней, — и без всякого перерыва огорошил. — Я тебя так люблю, Машунь, что, кажется, шкуру готов снять, лишь бы оберечь тебя. Да, похоже, моя шкура тебе уже не нужна, — с горечью выдохнул. — Я наворотил столько ошибок, что не предствляю теперь как всё это разгрести.
— Главное, что ты это понял, Тим, — тихо ответила Маша. — Я раньше тоже любила тебя без памяти, думала жить не смогу без тебя. Но, видишь, живу, — она