Что еще ему не нравилось, но о чем он еще лгал?
— Саш…
Голос срывается.
Я понимаю, что он мне ничего не скажет, но я не могу так больше. Если он сейчас не скажет, я сорвусь, я и так уже на грани истерики.
Неужели я так многого прошу? Ну правда, неужели это так много? Я ведь была хорошей женой, верной, ласковой, не выносящей мозг. Мы женились по любви, в нашем союзе не было ни грамма расчета.
Он каждый день, вплоть до сегодня, говорил, как ему со мной повезло, говорил, что хочет смотреть в глаза мне до конца наших дней, что хочет засыпать и просыпаться рядом со мной, что бесконечно благодарен небесам, что свели нас тогда вечером в парке, что он благодарен даже тем хулиганам, у которых он меня тогда отбил.
Что изменилось между нами, когда все изменилось?
Еще эти чертовы документы взгляд невольно скользит к ним, и я понимаю, как это все ужасно, невыносимо мерзко и подло с его стороны. Неужели вот этого я заслужила?
— Ты не успокоишься? — упрямо мотаю головой. — Не надо, Мил. Я хочу, чтобы ты улыбалась, а не плакала, — подходит ко мне и обхватив ладонями лицо стирает слезы со щек, вместе с проклятой мукой.
— Я заслужила знать, Саш. Раз уж решил убить меня, растоптать, сравнять с землей все, что нас связывало, так скажи почему, чтобы я не жила с вопросом что со мной не так, что я сделала не так, могла ли я что-то изменить, — хватаю его запястья и хочу скинуть с себя руки, которые раньше дарили тепло, укрывали от всех невзгод, а сейчас обжигают.
Только он не дает это сделать. Он крепко их держит до тех пор, пока я пытаюсь их с себя сорвать, и когда сдаюсь, когда плетьми опускаю свои руки, он выпускает меня из своего захвата.
— У меня другая семья. Вот и все. Ты это хотела услышать? — немного нагло, с вызовом говорит мне это, а я смотрю на него и не верю собственным ушам.
Это похоже на оживший кошмар.
— Другая... Семья? — запинаясь, переспрашиваю у него, и он кивает.
Я не понимаю, что все это значит, когда он успел ее завести, он ведь крайне редко задерживается на работе, не ездит в частые командировки.
В нашей жизни ничего не менялось, я не замечала никаких странностей. О чем он? Ничего не понимаю, он на ходу придумывает оправдания?
Всматриваюсь в его лицо и понимаю нет, не на ходу придумывает. Он совершенно серьезен. Может его взгляд и пустой, но взгляд лжеца я бы распознала.
Господи, Мила, о чем ты? Что бы ты распознала? Он неизвестно сколько крутит роман на стороне, и ты не поняла, не учуяла чужих духов, не нашла волос или следов помады. Он шифруется отменно, притворяется на высшем уровне. Он знает меня как облупленную и знает, как и куда давить.
Хорошо, если допустить безумную мысль, что у него другая семья, что у него другая женщина, то получается, еще есть ребенок. Сколько ему? Кто у него родился там, на стороне? Почему не ушел раньше, почему тянул?
И кто его любовница? Я знаю ее? Или это посторонняя? Господи, хоть бы я ее не знала. Если все будет как в дешевой мелодраме с лучшей подругой, я точно не оправлюсь. Хотя, почему как, мы и без того словно в дешевой мелодраме. Слезы, истерика измена мужа.
Не понимаю, как он жил все это время?
Как он жил на две семьи?
Опираюсь о стол, потому что держаться на ногах уже нет сил. Я практически падаю, подкошенная жестоким ударом с его стороны и не понимаю, как жить дальше.
Нет, я понимаю, что выживу, что справлюсь, но все же сейчас мне слишком больно, меня словно сжигают заживо, четвертуют и полосуют одновременно. Знаю, это странно, но когда сердце вырывают из груди и топчут ботинком, только так себя и ощущаешь.
— А как же мы с дочкой? Мы больше не семья? — спрашиваю, и ему совершенно не нравится постановка вопроса.
Смотрю на него и не понимаю, чего он ждал? Что я брошусь ему на шею сейчас и расцелую еще за то, что унизил меня, оскорбил, истерзал? Похоже на то. Вон, кривится, не хочет отвечать ни на один вопрос.
Ах, разумеется, я же снова задаю вопрос, на который не хочу знать ответ, по его мнению. Вот только я не верю в ложь во спасение. Любая ложь все равно остается ложью, как красиво не подавай ее.
Может он и добьет меня правдой окончательно, но так я смогу сделать первый вздох.
Не сразу.
Через время.
Но смогу.
— Ты нас предал. Ты от нас отказался? Почему, Саш, разве нам так плохо жилось вместе? Чем мы со Златой тебе не угодили? Или чем я не угодила, что ты наказываешь и ее?
— Ну что вы с дочкой, Мил, что вы с дочкой? Я же не собираюсь вас бросать, — спокойно говорит, чем вызывает у меня дичайший шок.
Я даже моргаю несколько раз. Не бросает? А как это называется?
— Я буду обеспечивать вас. Естественно, буду давать денег столько же, сколько и раньше, — какое благородство. Какой цинизм. — Квартира останется тебе, загородный дом тоже, машина. Оплачу обучения Златы как в школе, так и в будущем высшего образования, все это останется на мне. Я не собираюсь вас бросать. Просто пойми, сейчас так нужно, сейчас так правильно.
Он подходит ко мне, останавливается за спиной и обнимает за плечи. Я чувствую, как его дыхание щекочет волосы. Раньше мне это нравилось. Раньше за этим следовало нечто приятное, сейчас же от такого привычного жеста вздрагиваю, передергиваю плечами, ощутимо так, сбрасывая его руки с себя и моментально закипаю.
Как он может себя так вести? Это же так двулично, это так странно и непонятно. Он предает меня, говорит, что уходит, но при этом продолжает быть таким нежным, словно ничего не произошло. У него что, раздвоение личности? Или это такой способ свести меня с ума?
— Да что мне твои деньги? Что мне твой дом, Саш? Ты мне изменил. Ты завел семью на стороне, ты жил на два дома! Ты понимаешь, что ты сейчас просто уничтожил меня, уничтожил раз и навсегда, — не сдерживаюсь, плачу, голос дрожит от слез, но он