Раньше бы он обнял, приласкал, вытер слезы и наказал обидчика. Вот только сейчас обидчик он сам, и наказывать ему некого.
— Ты слышишь меня? Скажи уже хоть что-то. Чем мы с дочерью такое заслужили? Почему мы хуже той, что посмела разрушить все? Чем мы хуже той, что влезла своими ручонками в наш идеальный мирок и разворотила его к чертовой матери?
Молчит. Только на краткий миг отводит взгляд, и я это замечаю. Мне этого хватает, чтобы впасть в еще большее отчаяние. Я чувствую себя сейчас истеричной бабенкой, с которой бы мы посмеялись в сериале. И невольно вспоминаю собственные слова после очередной мелодрамы, что я бы просто ушла, молча, гордо расправив плечи, чтобы он пожалел. А что в итоге. Закатываю истерику. Только что посуду не бью. Вот и вся разница.
— Почему ты готов от нас отказаться? Почему, Саша? — кричу и начинаю бить его кулаками по груди, оставляя следы от муки на черной рубашке.
Как символично. Он весь сейчас в черном, в трауре, и я понимаю, что на мне тоже черное вязанное платье.
У нас словно траур сегодня, к которому он готовился осознанно, а я чувствовала где-то там глубоко внутри.
Сейчас мы хороним нашу семью раз и навсегда, навсегда забываем счастье, закапываем все годы, прожитые вместе.
— Успокойся, хватит, — он перехватывает мои руки и немного встряхивает, заставляя прийти в себя и посмотреть ему в глаза. — Ты с дочерью проживешь. Я буду рядом. Для нас с тобой почти ничего не изменится. Я просто не буду приходить домой ночевать. И все.
— И все? — перебиваю его, у меня истерика, и это слышно по голосу. Он недовольно поджимает губы и не отвечает мне, а просто продолжает.
— У меня сын, Мила, понимаешь? Сын, которого ты мне не дала. Она его одна не вырастит. Сына без отца невозможно вырастить. Женщина не может воспитать мужика, а вот другую женщину может. Вот и все, не принимай ничего на свой счет.
Равнодушие, которое сквозит в его голосе, заставляет все внутри заледенеть от ужаса. Что за цинизм, что за кошмар? Я ничего не понимаю, ничего.
— Какой же ты подлец, Саша. И как я этого могла не замечать? Ты... Я просто… у меня… у меня нет слов, понимаешь? Я ненавижу тебя.
Не знаю, ранят ли его мои слова, но я надеюсь, что ему так же больно, как и мне сейчас.
— Я любила тебя все эти годы, я тебе душу отдала, я себя тебе подарила. Я делала все, чтобы у тебя был дом. Я создавала уют. А ты? Ты просто променял меня на какую-то девку.
— Успокойся, Мил. Я просто поменяю вас местами. Ты была женой, станешь любовницей. А она из любовницы превратится в жену.
Дорогие наши. Мы рады приветствовать вас в новой истории. Она будет на разрыв. Прошлое подобно кругам на воде. Они оставляют свои отголоски на глади и разрушают ее большими кругами. Посмотрим, как герои справятся с этими отголосками. Пока нас трясет от такого хорошего заботливого мужа!
И денег даст, и жилье, и образование… Лучше бы просто оставался верным((((
Глава 2
Мила
Я смотрю на него, и кажется, будто меня сжигает изнутри, а потом по телу пробегает мелкая дрожь. О
Н стоит передо мной, человек, которого я знала лучше себя, думала, что знала, а теперь вижу словно через искажающее стекло. Он действительно считает, что его предложение нормально, что можно вот так взять и расставить людей по полочкам, как он расставляет сделки в своем бизнесе.
Воздух на кухне спертый, пахнет мукой и вишневым вареньем. Тесто неприятно подсыхает на пальцах, мука от пола скаталась, но на фоне того ада, что разверзся здесь, среди привычной уютной обстановки, это уже кажется мелочью.
— Ты слышишь себя, Саш? Поменяешь местами? — я без усмешки даже сказать это не могу. — Я ни с кем, и уж тем более с твоей любовницей, меняться не собираюсь. Мне не нужно твое предложение. Я не вещь, чтобы ты мог переставлять меня с полки на полку, исходя из своей выгоды.
Он тяжело вздыхает, будто устал от истерики капризного ребенка, и разводит руками, демонстрируя свое мнимое великодушие.
— Я лишь предложил тебе варианты, Мил. Меня устроит любой исход. Ты можешь остаться в моей жизни, или можешь уйти совсем, оставив себе все, что нажито, и получив солидную компенсацию. Выбирай. Я пытаюсь поступить цивилизованно и разумно, но ты как ослица упертая.
Его спокойствие, этот деловой, отстраненный тон режут хуже острого ножа. Во рту пересыхает, а в груди ноет так, словно кто-то сжимает сердце раскаленными щипцами. Я медленно качаю головой, чувствуя, как каждый мускул напряжен до предела, как дрожат колени.
Хочется закричать, разбить что-нибудь, но я сжимаю кулаки, и боль помогает немного прийти в себя.
— Твои «варианты», — выделяю это слово и рисую в воздухе кавычки, — это издевательство, Саша. Они мне не подходят. Точнее, подходит ровно один. Тот, что в этой папке. Развод. Ни о какой «замене» с той, другой, — я с усилием, с отвращением выталкиваю каждое слово из себя, чувствуя, как они обжигают губы, — не может быть и речи. И уж тем более о каком-то совмещении, чередовании или, прости господи, «графике». Это отвратительно и унизительно. Я не буду жить в таком кошмаре.
— Ты не понимаешь, — начинает так убедительно, будто и вправду верит в эту чушь. Он делает шаг вперед, и я невольно отступаю. — Я все это затеял не из-за какой-то прихоти. Я делаю это ради нашей же семьи, Мил. Ради стабильности. Чтобы у Златы было абсолютно все лучшее, чтобы ее будущее было хорошим. Чтобы у тебя самой ни в чем, ни в малейшей мелочи, не было нужды. Я беру на себя ответственность.
Во мне что-то обрывается.
Семья.
Это слово теперь звучит как горькая, ядовитая насмешка. Перед глазами встают картины прошлого: наша свадьба, первые годы, рождение Златы, миллион мелочей, из которых складывалось наше общее счастье. И все это он теперь перечеркивает одним махом. Ком в горле растет, мешая дышать, но я глотаю слезы.
— У нас больше нет семьи, Саша. Ты сам ее разрушил. Одним махом. Своими изменами… сыном. Ты не защищаешь нас, ты просто хоронишь все, что у нас было. Ты перечеркиваешь семнадцать лет одним росчерком пера в