Он кладет на стол передо мной распечатку. Официальный бланк. Печать. Подпись судьи. В графе «установить» черным по белому: «…отцом ребенка… не является».
Я не понимаю. Мозг отказывается воспринимать эти слова. Они не складываются в одну картину мира. Не отец? Но как? Это мой сын! Я… я же… я проверял все, была подтверждающая экспертиза.
— А ребенок… — голос срывается. — Кто? Кто его… отец?
Начальник отряда тяжко вздыхает, будто я отнимаю он держится из последних сил, чтобы не послать меня.
— Одновременно удовлетворено заявление об установлении отцовства и об усыновлении. Гражданином… — он сверяется с бумагой, — Ракинским Вениамином Сергеевичем. Он признан отцом. И усыновляет ребенка с согласия матери.
Ракинский. Этот ублюдок. Этот щеголь в дорогом костюме. Он не просто отобрал у меня бизнес. Он… он забрал все. Все, что должно было быть моим. Он подменил меня. В моей же семье.
— Она… — хриплю, потому что говорить нет сил. — Она знала. Вся эта история… Она его нагуляла, пока мы были вместе! А потом… потом все это… она специально помогла бывшей меня посадить! Чтобы он мог прийти и забрать моих детей! Мою жизнь!
Я кричу и не слышу собственного голоса, но чувствую, как он рвет горло. Я бью кулаком по столу. Бумаги взлетают в воздух.
— Успокойся, Александр! — строго говорит начальник, но его голос доносится до меня слишком тихо.
— Какое успокойся?! — ору, обращаясь уже ко всем, к этому миру, который так чудовищно, так подло со мной обошелся. — Они сговорились! Это подстава! Они украли у меня все! Она сука, продажная тварь! Я ее убью! Слышишь? Убью!
Конвоир хватает меня за руки, пытается скрутить. Я вырываюсь. Ярость, слепая, всепоглощающая, дает мне силу. Я не чувствую боли. Я не чувствую ничего, кроме жгучей, животной ненависти.
Меня выволакивают из кабинета. В коридоре другие заключенные, они смотрят на меня с любопытством, с усмешками.
— Отстаньте от меня! — рычу я, отбрасывая конвоира. — Все отстаньте!
Кто-то говорит что-то колкое, насмешливое. Какое-то слово. Я не разбираю. Я вижу только образы: ее лицо, его самодовольную рожу, моего сына… которого никогда не было.
Я слепо кидаюсь на того, кто сказал что-то в мою сторону, и бью кулаком в лицо. Раздается хруст. Крик. Потом кто-то бьет меня сбоку, по почкам. Боль пронзает на секунду, а потом еще удар, и еще.
Невольно падаю на бетонный, липкий пол. Ноги бьют меня везде. Топчут. Я пытаюсь закрыться, но удары сыплются со всех сторон. В ушах звон, смех, ругань.
Я не кричу, только сжимаюсь в комок и сквозь сжатые зубы, сквозь кровь, что течет из разбитого рта, шепчу одно имя.
Ее имя.
Проклиная ее.
Проклиная тот день, когда я ее встретил.
Все ее вина.
Она во всем виновата.
Она посадила меня сюда.
Она помогла отдать моего сына другому.
Она украла у меня будущее.
Она.
Ты поплатишься, Мила.
Я тебе клянусь, а потом и подстилка получит по полной.
Глава 29
Мила
Четыре месяца прошло с того злосчастного заседания суда. Каждый день давался в начале мне все тяжелее и тяжелее, но потом начало немного отпускать. Капля за каплей тревоги, боль и пустота начали отпускать меня примерно через месяц.
Жизнь разделилась на «до» и «после», и в этом после наступила тишина. Ни звонков, ни сообщений от Златы. Только гулкая пустота в квартире, которую не может заполнить даже звонкий смех Артема, и тихое, постоянное присутствие Кости, который не лезет с расспросами, не пытается развеселить.
Он просто есть.
Работает в особо сложные для меня дни у меня дома за своим ноутбуком, решает свои дела по телефону, иногда забирает Артема из садика. Его уверенность, его спокойная нормальность стали тем фундаментом, за который я цепляюсь, чтобы не утонуть окончательно.
И вот сегодня поступил звонок с незнакомого номера. Сердце екнуло, предчувствуя беду. Голос на том конце был чужим, холодным и официальным. Адвокат свекрови сообщил, что Саша погиб в драке, похороны завтра, и повесил трубку, даже не дождавшись ответа. Я стояла с телефоном в руке, не в силах пошевелиться, пытаясь осознать услышанное.
Погиб.
Нет больше Саши.
Больше нет того, кто терроризировал меня, нет того, кого я боялась, которого ненавидела. Осталась только тяжелая, необъятная пустота, которую, уверена, скоро заполнит облегчение.
но это было не единственное потрясение за день. Буквально через час позвонила Злата. Ее голос был плоским, безжизненным, будто не ее.
— Мама. Ты знаешь о похоронах, — она не спрашивала, она утверждала, и смело продолжила, не дожидаясь от меня ни слова в ответ. — Ты приедешь? Он все-таки был моим отцом.
В ее голосе не было ни мольбы, ни примирения. В нем был слышен лишь формальный долг. И в этом долге я увидела призрачный шанс. Может быть, там, без него, мы сможем снова обрести друг друга? Может, общая потеря…
— Я приеду, — тихо ответила ей. — Конечно, приеду.
Услышав мой ответ, она бросила трубку. Естественно я все сразу же рассказала все Косте. Он молча слушал, а потом решил не бросать меня даже в такой момент.
— Я поеду с тобой, — сказал, как отрезал, даже не да мне возможности возразить. — Я не буду лезть и близко подходить, но я буду рядом. На всякий случай.
Я не стала спорить. В глубине души мне было страшно ехать одной, в этот оплот ненависти ко мне.
По итогу сегодня хмурое утро, моросит противный осенний дождь. Черное платье кажется на мне мешком, оно висит, подчеркивая худобу. В машине царит тяжелое молчание. Костя сосредоточенно ведет машину, я смотрю в заляпанное грязью стекло. Артем у соседки.
Мы едем хоронить человека, который сделал мою жизнь адом. И я не знаю, что я при этом чувствую.
Наверное, ничего.
Пустоту.
И вот мы на кладбище. Серая мокрая дорожка под ногами, люди в черном у свежей могилы. Их немного. В основном чужие, малознакомые лица. И вот они. Моя бывшая свекровь, вся в черном, и Злата. Моя девочка. Высокая, худая, не по-детски взрослая. Она стоит, опустив голову, и кажется, что она вот-вот рухнет от горя.
Они оборачиваются, когда мы подходим с Костей. Сначала взгляд свекрови скользит по мне с привычным презрением, а потом цепляется за Костю, и ее перекашивает от злости.
— Ты что здесь делаешь с этим? — свекровь буквально ревет сиреной на все кладбище. — Пришла поглумиться? Как только наглости хватило привести с собой своего… своего ухажера? На похороны отца своей дочери! У