— Костя, нет, подожди... что ты... здесь же люди... вокруг все смотрят... - бормочу, чувствуя, как горят щеки от смущения и стыда.
Но он не слушает, он наклоняется и целует меня.
Сначала сопротивляюсь, ладони упираются в его грудь, пытаюсь оттолкнуть его, сохранить дистанцию, но поцелуй не грубый, не требовательный, он настойчивый, и в то же время бесконечно нежный, терпеливый, успокаивающий.
В нем нет страсти, в нем есть обещание, в нем ответ на все мои вопросы. И мое сознание постепенно сдается, напряжение уходит, руки разжимаются и я сама обвиваю его шею, закрываю глаза и просто позволяю себе жить.
Я чувствую тепло его губ, ровное биение чужого сердца где-то рядом, его сильные руки на моей спине, крепкие и уверенные.
Но поцелуй не может длится вечно. Когда он наконец отстраняется, у меня кружится голова, а дыхание сбилось. Вокруг все плывет.
Костя не отпускает меня, продолжает держать за плечи, и смотрит прямо в глаза. Его взгляд теплый, серьезный и немного уставший от моих бесконечных сомнений, но принимающий их.
— Я уже сделал свой выбор, Мила, — говорит он тихо, и каждое его слово западает мне в душу, как тяжелая монета, перевешивая все страхи. — Я уже нашел женщину, с которой хочу прожить остаток своей жизни. Она, к сожалению, очень, очень пугливая. Ее так часто и жестоко обижали, что она боится даже простого человеческого тепла. Мне приходится приучать ее к себе. Очень медленно, осторожно и терпеливо, чтобы она однажды, наконец, поверила, что между нами все навсегда. Что я в ее жизни навсегда.
Он говорит обо мне. Обо мне, ни о ком-то другом.
Я остаюсь стоять, не в силах вымолвить ни слова. По щекам катятся слезы, но теперь это слезы облегчения и тихого, почти невероятного счастья.
— Я люблю тебя, Мила, и это ничто не изменит. И если у меня будут дети, то они будут только от меня, а те дети что есть, они уже наши, я не буду их от себя отделять.
Эпилог
Тридцать лет спустя
Мила
Сегодня наш сад похож на ту самую картинку из парка, что навсегда отпечаталась в памяти. Тот же золотой свет солнца, что и тридцать лет назад: те же запахи скошенной травы и сладкого угощения, тот же смех, только теперь он многоголосый лишь нашей большой семье.
Столы ломятся от еды, воздух дрожит от музыки и радостных голосов.
Вот уже тридцать лет мы с Костей вместе. Я смотрю на него, и он, почувствовав мой взгляд, оборачивается. Его глаза, в которых давно уже нет и тени былой суровости, смягчаются. Он протягивает мне руку, и я вкладываю свою в его ладонь, все такую же твердую и надежную.
— Знаешь, глядя на тебя сегодня, я будто снова вижу ту самую девушку, что когда-то с вызовом смотрела на меня в моем кабинете, — говорит он. — Только теперь в твоих глазах нет страха, одно спокойствие. И это самая большая моя победа.
— Ты, как всегда, мастерски подбираешь слова, Костя, — улыбаюсь в ответ, слегка сжимая его пальцы. — Годы идут, а ты не теряешь хватки.
— Это не комплимент, Мила, это констатация факта. Тридцать лет прошло, а у меня до сих пор дыхание перехватывает, когда ты входишь в комнату, как в первый день.
Нашу идиллию нарушают шумная семья. Мой сын, который стал нашим, ведет свою семью. Он вылитый отец, только тот, который его воспитал, такой же собранный, с тем же твердым взглядом, но только дома, с нами, эта твердость тает, превращаясь в нежность.
— Ну что, главные виновники сегодняшнего торжества, — он обнимает нас обоих сразу, крепко, по-мужски. — Тридцать лет рука об руку. Это вам не шутки. Это целая жизнь. Поздравляю вас от всего сердца, мам, пап. Вы не просто пара, вы наш пример того, какими должны быть настоящая любовь, уважение и поддержка.
Его жена, Катя, очень добрая девушка, которая мне сразу понравилась, дарит нам огромный букет.
— С годовщиной! Вы даже не представляете, как нам важно видеть вас такими счастливыми. В наше время такую верность и преданность днем с огнем не сыщешь. Я всегда на вас равняюсь, честное слово, и мечтаю, что мы проживем нашу семейную жизнь, — она льнет к нашему сыну, — не хуже, и встретим вместе счастливую старость.
Едва она договаривает, из-за ее юбки выглядывают два сорванца, наши внуки. Старший, серьезный Сашка, смущенно дарит открытку, нарисованную своими руками.
— Это вам, баба Мила, деда Костя. Мы с братом сами рисовали. Тут вы оба, и мы, и наш дом...
Младший, непоседливый Стас добавляет.
— Деда, а торт когда будем резать? Там такой большой, с шоколадом и клубникой! А можно мне самый большой кусок, с розочкой? Обещаю, я все съем!
Мы смеемся, и Костя хлопает внука по плечу.
— Договорились. Самый большой кусок с розочкой тебе. Только, смотри, чтобы животик не заболел.
Я ловлю на себе взгляд дочери, нашей с Костей поздней, самой желанной и неожиданной радости. Леночке уже двадцать семь. Она моя копия, только… другая. Без той вечной тревоги в глазах, без скованности плеч. Она счастлива по-своему, уверенно стоит рядом со своим мужем, и я вижу, как она смотрит на нас с отцом с тихой, светлой грустью и надеждой.
— Ну что, мама, папа, — подходит она, целует меня в щеку, потом Костю. — Тридцать лет... Вы даже представить не можете, как это для нас, молодых, много, и как нам важно видеть такой прекрасный пример. В эпоху одноразовых отношений ваша история, как глоток свежего воздуха. Она доказывает, что любовь не миф, а реальность, что она может длиться вечно.
— Главное не искать идеального, Ленусь, а найти своего, — тихо говорит Костя, обнимая ее за плечи. — Того, с кем ты готова пройти через все. Как я нашел твою маму, а она приняла меня.
Праздник в разгаре. Все смеются, говорят тосты, внуки носятся по лужайке. Я отхожу в тень старой яблони, чтобы просто перевести дух, впитать это счастье, эту картину мира, который мы построили вопреки всему.
Телефон тихо вибрирует в кармане. Я не глядя, открываю смс. Сухой, безличный текст от банка: «Зачисление на счет Златы Александровны выполнено». Всегда в один и тот же день месяца. Как по графику. Как единственная ниточка, которая нас связывает.
Она так и не простила меня. Свекровь,