— То есть, ты издевался надо мной просто потому, что я пара демона? — мне нужно было подтверждение догадок.
— Да, — спокойно, самодовольно ухмыляясь, дракон кивнул, а меня замутило.
Что же с ним, чёрт возьми не так? Просто из-за ненависти к демонам, чтобы только он мог быть счастливым, он так со мной поступал?
— Ты, тупорылая ящерица без мозгов, — я буквально шипела и пылала желанием отомстить. Дракон даже завис, явно не ожидая такого от тихой Софи. — Да тебя надо яиц лишить и заставить их сожрать, поджарив на моей сковородке.
Тут он чуток, но дёрнулся, ведь при побеге я ему сковородкой знатно зарядила. И, вспомнив свою прелесть, мысленно её призвала. Да, мои силы не восстановились, да и против дракона шансов у меня не было. Но сдаваться просто так, чтобы разок ему не зарядить? Нет уж!
Но миг, и эта тварь уже возле меня, я успела только моргнуть.
Его пальцы метнулись, и я едва успела отшатнуться. Но силы… они были жалкими искрами против огненного шторма. Он сжал запястье, железной хваткой прижимая меня к стене.
— Отпусти! — я ударила его магией, но плетение рассыпалось, как тонкая паутинка. Он только рассмеялся.
— Глупая. Ты даже не понимаешь, насколько слабая.
От этого я заскрежетала зубами и долбанула его в районе паха.
Ящерица зарычала, а я лишь криво оскалилась, ликуя.
Но, увы, он меня не отпустил. Только сильнее сжал запястье. До боли, до хруста. Но я упрямо смотрела ему в глаза, сжав губы и не собираясь показывать ему свои страдания. Не дождётся.
— Просто хватит брыкаться и тогда я прощу… — не успел договорить, как ему в затылок прилетела моя прелесть. Звон стоял знатный. Его голова дернулась, но тело осталось неподвижным. Когда он снова посмотрел на меня, то я увидела дикую ярость.
Он поднял другую руку, и на ней вспыхнуло пламя. В глазах его полыхала решимость.
— Если ты выбрала упрямство… то умрёшь. Ни один демон не будет счастлив за мой счёт.
Мир пошатнулся. Страх вонзился в грудь острым копьем, но за ним, сквозь хаос, прорезалась одна мысль. Та самая. Безумная. Верная.
Я вспомнила — в первый день, когда очнулась здесь, связала поместье со своей жизнью. Помнила слова Лайлы: «Он привязан к камню. Камень — сердце».
И я вдруг поняла: если сейчас умру — разрушится и особняк. А не станет особняка — исчезнет и проклятие, держащее сердце демона в камне поместья.
Если демон всё еще с родными, то прямо сейчас сможет освободиться полностью.
Смех Райнарда резанул по ушам, когда он поднёс огонь ближе.
— Пора прощаться, ведьма.
Я зажмурила глаза, чувствуя, как сердце готово вырваться наружу. И прошептала — скорее себе, чем ему:
— Лучше я умру, чем буду жить в твоей клетке.
И позволила пламени коснуться кожи.
Я почувствовала пламя прежде, чем увидела его — как горячую ноту, пробежавшую по воздуху. Кожа на запястье дернулась от боли, затем — от того странного покоя, который приходит, когда начинаешь делать то, что не может не быть сделано.
Я больше не думала ни о страхе, ни о боли, ни о том, как звучат мои слова. Мысль была одна — освобождение. Всё остальное растворялось, как сахар в горячем чае.
Пламя коснулось кожи. Не обожгло, а как будто впиталось, будто оно знало, куда нести ответ. Я ощутила, как по венам потекло что-то иное — не обычная кровь, а нитка старой, древней магии, привязанная к камню. Она распрямлялась, тянулась вниз в глубины особняка, туда, где лежал камень — сердце тюрьмы.
Стену под моей спиной пронзил резкий треск; глаза Райнрада расширились, в его лице промелькнул страх — не от прежней моей слабости, а от осознания, что он потерял контроль. Его пламя — ничто перед тем, что жило в старых стволах, в основе, в самом камне. Камень, что годами держал на себе оковы, застонал, как старое железо под натиском молота.
Под ногами загрохотало. Пол подо мной задрожал, потом провалился, а затем с жутким ревом трещины расползлись по камню, будто по коже застывшего великана. Из этих трещин хлынул свет — не белый и не чёрный, а колючий, родившийся из самой сути поместья. Он клубился, вздымал пыль, выплёскивал запах старых лесов и морской соли, запах того, что было до наших ссор и игр.
* * *
Я увидела — в глубине, внизу под камнем, как будто внутри него, дрожал образ: маленькая сердцевина, чёрная, заточённая в квадратах печатей. Она ликовала и плакала одновременно, и я поняла: это и есть то, что держало его. Камень — сердце — тюрьма.
Свет в одно мгновение взорвался наружу, разрезая воздух на миллионы искр. Весь дом задрожал; балки кричали, как старые кости, крыша смыкалась, словно губы, и оттуда, из самой глубины, что-то вырвалось наружу — длинный рык, сырой и огненный, разорвавший тишину.
Райнард отпустил моё запястье и выругался. Он отшатнулся, обожжённый не огнём, а величием освобождающегося. Я видела, как вокруг него искривилась реальность: его чары теряли форму, его слова осыпались. И тогда он снова рыкнул — последний звук гордого разъярённого зверя, которому крадут добычу. Рука его поднялась — уже не для удержания, а для удара.
Но удар не дошёл. Столбы света, вырвавшиеся из-под земли, взметнулись, окружили дом и, будто разогнавшийся прилив, обрушились наружу. Каменные стены взорвались, разлетелись на сучья пыли и звёзд. Двери снялись с петель и, словно корабли, уплыли в воздухе. Окна лопнули, из них потекли серебристые ручьи света. Крыши расползлись, балки с треском ложились друг на друга.
Я знала одно: если связь с камнем рвалась — рвались и печати. Я чувствовала, как что-то внизу открывает огромную пасть и вдыхает свободу. Холодное небо наполнилось звуком — не просто громом, а чужой песней, которая сопровождала снятие оков.
Там, вне стен, был взрыв. Как будто древний зверь расправил крылья: мир за пределами поместья содрогнулся. Я услышала его — не мой, не Райнардово, а другой голос, знакомый по шёпоту в книгах, по ночным мечтам: звук освобождающейся мощи.
И потом — тишина. Страшная, голая тишина, в которой даже дыхание казалось шумом.
Я стояла, и всё вокруг меня таяло: стены, пыль, запахи. Давление спало; из груди выплыла тонкая ниточка света, не то вдох, не то мысль. Я знала, что цена уплачена.
Райнард упал. Не мгновенно