Мерзкий старик подошел к столу, низко поклонился, а потом развернулся и поманил меня пальцем. Внутри у меня все сжалось. Зачем я ему? У меня же ничего нет.
— «Вот, почтенный откупщик, пацан», — голос старика стал противно заискивающим. Он повернулся ко мне, и его тон мгновенно сменился на привычный, ядовитый: — «Склони голову, животное! Не слышишь, что ли? Я сейчас тебя отлуплю, чтобы ты был почтенней и внимательней!»
Я увидел, как его рука с тростью взметнулась вверх для очередного подлого удара. Вся накопившаяся ненависть, вся ярость этих недель поднялась внутри. Мое тело среагировало само. Рука рванулась в штаны, к рукояти ножа. Я не думал, я действовал на чистейшем адреналине.
Но свершилось нечто иное.
Я не выхватил нож. Вместо этого мир поплыл, закружился, и я оказался отброшенным на пять метров назад, будто невидимая рука отшвырнула меня от стола. Я едва удержался на ногах, сердце колотилось как бешеное.
Тишину прорезал синхронный, приглушенный вздох толпы — громкое, шокированное «Охх!». Все смотрели на меня с открытыми ртами. Я сам не мог понять, что произошло.
И тут мой взгляд упал на старейшину. И я увидел то, чего никогда не видел прежде. На его морщинистом, вечно искаженном злобой лице сияла улыбка. Широкая, торжествующая, почти счастливая.
— «Получилось, ваша милость! Я сделал это!» — прокричал он, обращаясь к откупщику.
Важный мужчина на стуле удовлетворенно хмыкнул, достал из-за пояса увесистый кожаный мешочек, звон которого красноречиво говорил о его содержимом, и поставил его на стол перед стариком.
— «Неплохо», — лишь и сказал он.
Старейшина, не скрывая ликования, сгреб мешочек, в мгновение ока спрятал его в складках своей одежды и склонился в низком, почтительном поклоне.
А я стоял, все еще не в силах пошевелиться, пытаясь осознать случившееся. Это не было нападением. Это был... тест. И я, сам того не ведая, его прошел. Мои мечты о мести вдруг показались детскими и наивными. Я был не рабом. Я был товаром. И, судя по всему, очень ценным.
Я стоял, все еще не веря в происходящее, чувствуя на себе тяжелый, изучающий взгляд имперского откупщика. Тот что-то негромко, но властно шептал старейшине. Старик — слушал, подобострастно кивая, и на его лице застыла смесь страха и алчности.
Наконец, откупщик закончил и поднял на меня взгляд. И… улыбнулся. Это была не теплая, дружеская улыбка, а скорее удовлетворение коллекционера, нашедшего редкий экспонат.
Старик тут же развел бурную деятельность. Кивнул своему здоровяку, и тот, Гронн, быстрыми шагами направился ко мне. Я инстинктивно напрягся, ожидая грубого захвата, но на этот раз его огромная лапа просто легла на мое плечо и развернула меня, мягко, но неуклонно направляя. Мы остановились за углом дома старейшины.
Вскоре к нам подбежали трое мужчин. Двое несли по два дымящихся паром ведра с водой, а третий волок на могучей спине здоровенное, выдолбленное из цельного ствола корыто.
— Раздевайся. И в корыто, — коротко бросил Гронн.
Я не стал сопротивляться. Сбросил свою вонючую, пропитанную навозом, потом и копотью робу и залез в прохладную деревянную чашу. Тут же мне прописали леща, и я лишился своего вымученного оружия, я опасался, что санкции будут тяжелее, но обошлось. В этот момент подошла та самая женщина, жена старика, чье лицо всегда было искажено маской вечной ненависти. Сейчас это выражение сменилось на отстраненно-деловое. В руках она несла что-то, прикрытое чистым, хоть и протертым полотенцем. Скинув его, она обнажила деревянную ложку и глиняную плошку, наполненную густой, белесой субстанцией, напоминавшей очень жирную сметану.
Один из мужиков зачерпнул ковшом теплую воду из ведра и окатил меня. Другой, к моему изумлению, достал из-за пояса мочалку, зачерпнул из плошки ту самую «сметану» и принялся намыливать меня. И тут же я узнал запах. Резкий, щелочной, незабываемый — хозяйственное мыло! Только здесь оно было в виде густой пасты.
Меня терли так яростно, будто снимали с меня не грязь, а кожу. Мочалка впивалась в тело, вызывая жгучую боль, но я стиснул зубы и молчал. Было ясно: Горхан боялся, что я буду мыться кое-как, и потому организовал эту тотальную чистку силами «группы товарищей», чтобы представить товар лицом.
Когда с меня смыли последнюю пену и вытерли насухо грубым, полотенцем, наступил финал. Мне принесли новую одежду — простую, но целую холщовую рубаху и штаны, а главное — обувь! Кожаные, по виду, «ботинки» на мягкой подошве, со шнурками-завязками. Жаль, зеркала не было, но скрывать не буду — я чувствовал себя великолепно. Чистая кожа, новая одежда, и главное — нигде рядом не торчал этот долбаный старик со своей вездесущей тростью.
Чистого и переодетого меня подвели к имперскому откупщику.
—Ну вот, это совсем другое дело, — буркнул он, окидывая меня довольным взглядом. — Уже похож на человека. Такого и в столицу вести не грех. Быстренько соберите ему еды в дорогу, досмотрите получше. А ты, молодой человек, полезай в повозку. Нам надо заехать еще в пару мест.
Сказано — сделано. Я последовал за ним и залез в повозку. Внутри были устроены мягкие сиденья-лавки так, что можно было сидеть лицом друг к другу. Рядом со мной, погрузив в повозку узелок с провизией, устроился слуга важного господина. Повозка тронулась, и только сейчас я подумал, что не видел кучера. Повернув голову, я заметил в передней стенке небольшое окошко. Заглянув в него, я увидел, что кучер сидит в полузакрытой кабине, защищенной сверху и по бокам, но открытой спереди для управления лошадьми. «Интересная конструкция, — мелькнула мысль. — В этом мире, выходит, все же заботятся о людях».
Глава 5
5
Повозка катилась по лесной дороге, когда откупщик, сидевший напротив, нарушил молчание.
—Меня зовут Кассиан, — представился он. — А теперь, молодой человек, представьтесь, пожалуйста, полностью. Андрей, как я понял?
— Андрей Ильич Федотов, — автоматически выпалил я, ошарашенный внезапным вопросом.
Кассиан поднял бровь.
—Очень необычно. Имя да еще тройное… Действительно, необычно. И как вы попали в такое захолустье?
Воспользовавшись шансом, я выложил все, что накопилось.
—К сожалению, не помню. Меня нашли на тропинке без памяти. И, если это возможно, я бы хотел пожаловаться на старейшину! Он садист и маньяк! Он все время издевался надо мной, причинял боль и страдания, подвергал унизительным работам!
Кассиан внимательно выслушал, его лицо оставалось невозмутимым.
—Хм. Интересная у вас