— Отёк?! — мой смех больше похож на истерику. — Да я семь пластических операций перенесла! Я знаю, как выглядит отёк! Это не отёк — это катастрофа!
Хватаюсь за увеличительное зеркало, рассматриваю каждый кошмарный сантиметр. Швы бугрятся как гусеницы под кожей. Скулы разной высоты — одна торчит как гора, другая провалилась внутрь. Рот перекошен, как после инсульта — правый уголок губ смотрит вниз, левый неестественно задран вверх в вечной кривой усмешке.
— Я не узнаю себя! — голос срывается на визг. — Что вы со мной сделали?! Я похожа на чудовище из фильма ужасов!!!
Провожу пальцем по шраму, змеящемуся от виска — он намного грубее, чем должен быть.
В панике хватаю телефон, включаю камеру... О нет, в профиль ещё хуже! Будто кто-то взял моё лицо и небрежно слепил заново, как пластилиновая фигурка в руках ребёнка.
— Я вас всех засужу! — кричу я, пока медсестра пятится к двери. — Эту клинику, этого мясника, который называет себя хирургом! Вы уничтожили мою жизнь!
Швыряю в закрывающуюся дверь флакон с антисептиком. Он разбивается, оставляя на белой стене уродливые потёки.
— Сестра! Немедленно позовите врача!
Хватаю зеркало обеими руками, подношу ближе к окну. В ярком свете ещё заметнее — левый глаз ниже правого, и угол рта... Господи, это точно катастрофа!
Меня начинает трясти. Столько денег — коту под хвост? Я же всё рассчитала! Этот хирург считается лучшим в Москве, его рекомендовала сама Анжелика Круглова — та, которая вышла замуж за нефтяного магната!
В палату вбегает доктор Соловьёв — холёный, в дорогом костюме под белым халатом. При виде его самодовольной физиономии меня накрывает волной бешенства:
— Что вы сделали с моим лицом?! Вы же обещали идеальный результат!
— Виолетта Владимировна, успокойтесь, — его снисходительный тон бесит ещё больше. — Это обычный послеоперационный отёк. Через пару недель всё придёт в норму.
— Какой, к чёрту, отёк?! — я тычу пальцем в зеркало. — Вы что, не видите эту кривизну?
— Давайте дождёмся, пока спадёт отёк...
— Через пару недель?! — меня уже трясёт от ярости. — У меня билеты на Карибы через месяц! Я должна быть безупречна! Это была моя последняя надежда, мой шанс...
Осекаюсь на полуслове. Чуть не проболталась о своих планах. Но эта сволочь в белом халате уже понимающе усмехается:
— А, так вот в чём дело... Охота на миллионеров? — он качает головой.
— Да как вы смеете?! — задыхаюсь от возмущения. — Я подам на вас в суд! Я...
— Конечно-конечно, — он снова улыбается этой мерзкой снисходительной улыбкой. — Только учтите — любой суд назначит независимую экспертизу. И она покажет, что у вас уже было семь пластических операций. А я предупреждал, что такое количество вмешательств может привести к непредсказуемым последствиям. И вы подписали согласие и отказ от претензий.
Падаю на подушки, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Неужели он прав — и мне не светит даже компенсация?
А в зеркале отражается чужое, асимметричное лицо. Господи, неужели это навсегда? Как же теперь... Как я теперь найду нового спонсора? Кому я такая нужна?
Все мои планы, все мечты... Я же всё продумала! Новое лицо, новая жизнь, новый богатый муж...
Слёзы текут по щекам, размывая повязки. А доктор уже выходит из палаты, бросив напоследок:
— Отдыхайте, Виолетта Владимировна. И помните — красота требует жертв. Особенно когда гонишься за чужими деньгами...
Будто издевается, сволочь! Ненавижу! Всех ненавижу! Судьбу, врачей, Риту с её "щедростью", Вадима с его фальшивым успехом...
* * *
Три месяца спустя...
Закрываю ноутбук — глаза уже слезятся от бесконечной обработки фотографий для какого-то занюханного интернет-магазина. Двести рублей за фото — вот до чего докатилась бывшая звезда московской тусовки.
Встаю размять затёкшие мышцы, и тут же натыкаюсь на своё отражение в окне. Даже в сумерках видно это уродство — после второй "исправляющей" операции стало только хуже. Доктор из немецкой клиники (последняя надежда, последние деньги!) что-то напортачил с нервами, и теперь правая сторона лица почти не двигается.
Задёргиваю шторы. Ненавижу зеркала. Ненавижу окна. Ненавижу этот тусклый свет лампочки в "бабушкиной" люстре, купленной за триста рублей в фикс-прайсе.
А ведь я пыталась... После первой неудачной операции подала в суд на клинику. Но эти твари прикрылись моей подписью под бумагами, где мелким шрифтом было написано о "возможных рисках многократных вмешательств". Даже компенсации не получила.
Пошла устраиваться в магазин — хотя бы кассиром, деньги-то нужны. Но менеджер только покачала головой: "Извините, у нас работа с людьми... Ваша внешность может отпугнуть покупателей."
Тридцать два квадратных метра на окраине Люберец — вот и всё, что осталось от прежней роскошной жизни. Панельная девятиэтажка, вонючий подъезд, соседи-алкаши. В двух комнатах помещается вся моя нынешняя жизнь: продавленный диван с Авито, стол для ноутбука, шкаф с остатками дизайнерских тряпок, которые теперь некуда надеть.
Беру телефон — может, хоть кто-то написал? Но там только спам и уведомления о новых заказах на обработку фото. Все бывшие "подруги" испарились, стоило им увидеть моё новое лицо. А мужчины... От одной мысли о свиданиях начинает тошнить.
Выхожу из дома только по ночам, в магазин. В тёмных очках и медицинской маске — спасибо ковиду, теперь это никого не удивляет. Но всё равно замечаю, как люди отводят глаза, когда маска сползает.
Иногда думаю о Марке. Интересно, как он там? Помнит ли меня? Хотя... может, оно и к лучшему, что не помнит. Такую мать лучше забыть.
В холодильнике пустота — надо идти в магазин. Но на часах только семь вечера, ещё слишком светло. Подожду до ночи. Ночью легче — меньше взглядов, меньше шепотков за спиной, меньше детей, которые показывают на меня пальцем.
Сажусь обратно за ноутбук — работа не ждёт. Двести рублей за фото, тысяча за день каторжного труда. Этого едва хватает на еду и коммуналку.
А ведь месяц назад я должна была нежиться на карибском пляже, охотясь на миллиардеров. Вместо этого сижу в клетушке в Люберцах, обрабатываю чужие фотографии и боюсь собственного отражения.
Говорят, что есть такое понятие карма. Я никогда про это не думала. До этого момента. Что ж, видимо, она решила преподать мне урок. За все мои предательства, за продажу сына, за испорченные чужие жизни.
Этот урок выбит прямо на моём лице.
На самом дорогом, что у меня было.
Навсегда.
ЭПИЛОГ
Спустя 2 года
Рита
В тот вечер я была на пределе. Марк второй день лежал с бронхитом, температура никак не спадала. Ариша капризничала — в свои почти