Для достижения столь амбициозной цели нужны были мощные средства. Лиловые туфли, слава богу, нашлись несколько раньше, чем со мной приключился инфаркт, вызванный кошмарным опасением, что под волшебное сиреневое платье мне придется обуть банальные черные босоножки. Само платье я утюжила минут тридцать, пока шелк не разгладился, как зеркало. Еще час ушел на оформление лица и сотворение прически, а затем мы с мамулей и бабулей, прервавшими по такому поводу свои интеллектуальные пиршества, перерыли фамильный ларец с полудрагоценностями, подбирая для меня украшения. Вдумчивые колебания между аметистами и гранатами заняли еще три четверти часа.
Трошкина, у которой аналогичный созидательным процесс протекал параллельно с моим, периодически позванивала мне, чтобы синхронизировать отдельные этапы, но не торопила ни меня, ни себя. Я уже начала беспокоиться, что мы с ней опоздаем на праздник, назначенный на полдень, но оказалось, волновалась я напрасно. Когда без десяти двенадцать мы с подружкой в парадном обмундировании и праздничном настроении прибыли к «Старой крепости», на горбатом мостике через декоративный ров стояла, скучая, одна Лара Котова с миской несъедобной ритуальной смеси из рисовых зерен, пшеницы и медной мелочи. Новобрачные, которым предстояло принять традиционный денежно-злаковый душ, еще не подъехали.
— Если хотите, можете подождать в обеденном зале, но предупреждаю, там такие запахи, что натощак долго не выдержать! — сказала Лариска. — Даже мои ребята, уж на что народ крепкий, тренированный, и то не усидели в помещении!
Действительно, по рукотворному острову неприкаянно бродили какие-то граждане. Судя по внешнему виду — не только Ларискины батраки, но и званые гости. В своих праздничных нарядах они плохо сочетались с искусственно состаренной крепостной стеной, полуразрушенными бойницами и ржавыми мортирами. Особенно дико смотрелась некая расфуфыренная дама с высоким шиньоном. Она опрометчиво высунула свою голову с венчающей ее волосяной башней в узкую каменную амбразуру, и теперь не могла втянуть ее обратно, не повредив прическу.
— Слушай, зачем мы будем там торчать, как две идиотки? — оценив эту трагикомическую картину, обратилась ко мне гордая Трошкина. — Давай подождем на воле, в парке.
Мне тоже не хотелось бродить среди угловатых камней, рискуя ободрать каблуки новых туфель или порвать нежный шелк платья. Я согласилась посидеть на парковой скамеечке, и мы с Алкой пошли ее, эту скамеечку, искать. Задача осложнилась тем, что лавочка нам нужна была затененная, но с хорошим видом на ближние подступы к «Старой крепости».
На единственной подходящей скамейке улегся поспать какой-то гражданин в облегченном спортивном костюме типа «трусы-майка». В этом наряде и при густой щетине на багровой физиономии он не выглядел благородным джентльменом, и мы не рискнули разбудить его вежливой просьбой уступить место двум милым леди.
— Может, здесь найдется какой-нибудь симпатичный пенечек?
Алка искательно заглянула за старый дуб, а потом заковыляла в обход раскидистого жасминового куста, но из гущи зелени неожиданно донесся сердитый бас:
— Занято!
— Ой, простите! — пискнула Трошкина и свернула с курса.
— Ну что за люди! — сокрушенно прошептала она, вернувшись ко мне. — В парке же есть нормальные туалеты! Неужто им жаль заплатить десять рублей за пользование общественной уборной? Смотри под ноги, раз такое дело!
Мы опасливо, как по минному полю, проскакали по скомпрометированной травке назад, на асфальт, и там остановились под деревом. Однако с него нам на головы посыпался подозрительный мусор, и мы, ругая птичек с их уж совершенно некультурным представлением об общественных уборных, выдвинулись под открытое небо.
Встали, не зная, куда податься. Ситуация на острове изменилась незначительно: впередсмотрящая Лара Котова по-прежнему торчала на мосту, только пристроила между балясинами перил пляжный зонт и спряталась в его тени.
Застрять на открытом месте под палящим солнцем было бы самоубийством. Оценив перспективу во всей красе грохнуться в обморок на пыльный асфальт, я заволновалась и даже уже услышала предупреждающий звон в ушах. Но тут Трошкина вытащила из сумочки свой мобильный, и я поняла, что мой обморок откладывается.
— Алло! Да. Что?!
Алка посмотрела на меня дикими глазами, растерянно вякнула еще: «Но как? О боже!» и отлепила трубку от уха.
Понимая, что ее обращение к господу нашему было сугубо риторическим, а значит, с ответом на некий неожиданный вопрос подружке надо помочь, я с готовностью спросила:
— Что?
— Звонили из пятого роддома, — ответила Алка, с недоумением глядя на выключенный мобильник. — Очень сильно ругали меня за нарушение больничного режима. Сказали, что немедленно меня выписывают.
— А что ты сделала? — заинтересовалась я.
— Я — ничего! — Трошкина сильно расстроилась. — Это твоя коллега, наша милая невестушка! Она смылась из больницы без спроса, пропустила вечерние и утренние процедуры и даже не предупредила об уходе лечащего врача!
— Не заводись, — попросила я.
— Я, конечно, понимаю: критический день бракосочетания, легкое помутнение в уме, радостное волнение и все такое прочее! — Трошкина уже завелась. — Но она же лежала на сохранении под моим именем! С моим паспортом! И что же теперь получается? Получается, что я теперь скомпрометирована перед профильным медучреждением как недисциплинированный пациент! А если мне самой понадобится в пятый роддом?!
— Ну, не сегодня же тебе туда понадобится? И не завтра! — Я попыталась утихомирить разбушевавшуюся подружку, но в результате неожиданной мысли замолчала сама. — Стоп…
— Что еще?!
— Тебе сказали, что Катерина пропустила вечерние и утренние процедуры? То есть она ушла из больницы не сегодня утром, как мы планировали, а еще вчера вечером? Странно…
Забыв заботиться о сохранности каблуков, наряда и прически, я нервно помяла подол, подергала себя за локон, притопнула и спросила:
— У Александра, нашего жениха, есть мобильный? Ты знаешь его номер?
— Вот! — Алка, встревоженная моим тоном, видом и поведением, без вопросов отыскала в с своей телефонной книжке нужный номер. — Позвонить ему?
— Я сама!
Я выхватила из рук подружки трубку, нажала вызов и, едва дождавшись ответа, затрещала:
— Саша! Александр, это Инна, Катина коллега. Мы ждем вас в ресторане. Вы уже расписались? Вы едете?
Говорила я довольно громко, и мои слова донеслись до Котовой. Лара, разомлевшая под зонтом, поняла сказанное так, как ей хотелось, и шумно обрадовалась:
— Едут! Едут!
Повинуясь ее сигналу, в «Старой крепости» загремела музыка.
— Тише вы! — крикнула я, отодвинувшись от трубки.
Трошкина ловко вывернула ее из моего кулачка и подхватила начатый разговор на полуслове:
— Нет? И давно? Как же так, о боже!
— Трошкина! Хватит по любому поводу взывать к всевышнему! — вызверилась я. — Сами разберемся! Что тебе Саша сказал?
— Он сказал, что второй час стоит на ступеньках ЗАГСа в ожидании Катерины! Букет уже завял, свидетели хотят расходиться, а невеста не появляется и даже не дает о себе знать!
— А мобильный ее?!
— Не отвечает!
Я замахала руками Котовой, призывая ее остановить никому не нужную свадебную вакханалию, но добилась обратного эффекта. Музыка стала громче, в ресторан на острове с разных сторон пестрым ручейком потекли заждавшиеся гости.
— Все было так хорошо, и вот на тебе! — чуть не плача, пожаловалась Трошкина, огорченная тем, что устроенная ее усилиями свадьба срывается. — А я так старалась… Да пошли они все!
Она махнула рукой, ссутулилась и побрела, покачиваясь на непривычных каблуках, прочь от «Крепости».
— Пошли! Пошли! — неожиданным басистым эхо грянул жасминовый куст.
Бродяга, спавший на лавочке, подпрыгнул как карась на сковородке. Из-за куста с низкого старта выпрыгнул рослый дядя в спортивном костюме. С дерева в вихре листьев и мелкого древесного сора рухнул мужик в камуфляжном комбинезоне. Разностильная троица мгновенно сорганизовалась в стройный птичий клин, взлетела на горбатый мостик и накрыла собой прилизанного мужичонку в красной рубахе и зеленых штанах. Торжественные аккорды марша Мендельсона заглушил протяжный женский крик.