В марте мой сын Джакомо заявил, что намерен жениться. Ему все время хочется опередить старшего брата или хотя бы не отстать от него. Невеста была не из высшего общества Анконы, но рядом. Девочка симпатичная, с мягким характером. Не знаю, кто их познакомил, однако не сомневаюсь, что для этого приложили достаточно усилий. Породниться со мной мечтают многие. Я не возражал. У Арлеты была своя кандидатка, но тоже не стала возникать. Судьба пасынка ее интересовала меньше, чем родного сына. Свадьбу устроили в первое воскресенье после Пасхи. День этот считается счастливым для вступления в брак. Молодые получили новый дом на соседней улице, который был не меньше, чем у Гуго, и обставлен не хуже. В собственность Джакомо перешли виноградник, оливковый сад, поле и огород — обязательный набор анконского богача, вклад у ростовщика и ветряная мельница, расположенная возле города.
После этой свадьбы я собрал жену, сыновей и дочь, которой уже одиннадцать, через три-четыре года отправится под венец, и в присутствие приглашенного нотариуса уведомил их, кто и что получит после моего ухода. Арлета будет владеть пожизненно, после чего ее доля перейдет Гуго. Моя воля была записана на папирусе в двух экземплярах. Все присутствующие расписались на каждом. Один экземпляр останется дома, второй будет храниться в городском архиве. Нынешние итальянцы унаследовали от римлян тягу к юриспруденции и сутяжничеству. Такой документ поможет моим детям и жене не переругаться, когда узнают о моем исчезновении.
Весной я отправился в первый рейс в Александрию. Он не задался с самого начала. На второй день задул южный ветер. Мы начали выгребать галсами, поджимаясь то к одному берегу, то к другому. Хорошо, что не началась навигация галер, и пираты тоже не подготовились к перехвату зашедших в их воды судов. В Средиземном море ветер сменился на северо-восточный и раздулся до штормового, поднял высокую волну. В итоге проболтались шесть дней на плавучем якоре. Шхуна жалобно поскрипывала и брала помаленьку воду. Не утонет, даже если пробоины появятся в корпусе, потому что нагружена дубовыми и сосновыми досками, только сверху один ряд бочек с вином для александрийских коптов-христиан и нестойких мусульман. Затем опять задул встречный южак, который пригладил море.
В порту Александрия было пусто, если не считать вытащенные на берег военные и торговые галеры. Мы сразу зашли в гавань, ошвартовались без посторонней помощи. Обычно шхуну встречал Рашид ибн Памбо с помощниками, которые не хуже береговых матросов накидывали швартовы на кнехты. Я догадался, что власть в порту поменялась. Это подтвердил купец-копт, продававший нам перец и корицу. Он единственный пришел засвидетельствовать почтение и сообщить цены на свои товары.
— А где Рашид ибн Памбо? — поинтересовался я.
— После смерти аль-Малика аль Азиза бен Усмана ибн Юсуфа в начале периода перет (с середины ноября до середины марта), уехал с семьей в Каир, — поведал купец, теребя длинную бороду и постоянно оглядываясь по сторонам, будто делал что-то запрещенное.
— Кто сейчас правит вами? — спросил я.
— Аль-Малик Мухаммад ибн Усман, девятилетний сын предыдущего правителя, — ответил он.
— А кто заправляет в порту? — задал я следующий вопрос.
— Никто. Все решает новый правитель города эмир Али ибн Шади, его дальний родственник, — сообщил купец.
Я пошел в каюту, чтобы переодеться побогаче, взять фирманы Салаха ад-Дина и Усмана ибн Юсуфа и отправиться во дворец эмира, порешать вопрос. Был уверен, что чиновники нового правителя отнесутся ко мне так же благосклонно, как и предыдущие, особенно, если у них будет личный интерес. Когда вышел на главную палубу, к шхуне по молу приближался закрытый паланкин, который несли восемь рабов, три негра и пять европейцев. Рядом с ним слева шагал старичок в белой чалме, рыжеватом халате и темно-синих штанах, а перед ним и позади печатали шаг босыми ногами по десять мамелюков в белых бурнусах с коротким копьем в правой руке, круглым щитом из кожи в левой, и кинжалом, засунутыми за широкий коричневый кушак. Паланкин с ножками полуметровой высоты бережно опустили на каменный причал. Из него, кряхтя, выбрался толстяк с выпученными глазами, будто тужился, и ухоженными, недавно подстриженными, короткими усами и бородой, облаченный в зеленую чалму, как совершивший хадж, шелковую алую рубаху, поверх которой распашной халат, темно-красный с узкими черными вертикальными полосами, подпоясанный черным шерстяным кушаком, и черные штаны до середины щиколоток, темных, будто их никогда не мыли, и обутый в черные шлепанцы с острыми и малость загнутыми вверх носаками. Он был короче меня на голову, но старался смотреть сверху вниз. Получалось плохо.
— Спроси у франков, кто они и зачем пожаловали? — не поприветствовав, обратился он на арабском языке к старику, видимо, переводчику.
Я поздоровался на этом же языке. У толстяка дернулась голова, словно получил пощечину.
— Я купец. Приплыл с товарами, нужными для вашего флота. Вожу их много лет по просьбе покойного султана Салаха ад-Дина и его сына Усмана ибн Юсуфа. Они оба выдали мне фирманы, разрешающие торговать на всей подвластной им территории без пошлин, — продолжил я на арабском языке и протянул оба папируса для ознакомления.
Толстяк посмотрел на старика, предлагая, видимо, взять и прочесть документы, но тот сразу сообщил:
— Он правду говорит. Уже много лет приплывает сюда и ничего не платит.
Его начальник побагровел, будто несправедливо обвинили в воровстве и с нотками истерики выпалил:
— У нас новый правитель! Больше никаких поблажек франкам! Будешь платить, как все!
Я всего лишь молча пожал плечами. Мне уже было неважно, сколько заработаю на этой линии. Скоро она закроется для шхуны.
Чиновник понял по-своему, не знаю, как, но резко развернулся, довольно шустро для своего веса нырнул в паланкин, сразу задернув шторы, и скомандовал:
— Домой!
Его бережно подняли и понесли в обратном направлении. Позже я выяснил, что толстяк занял место Рашида ибн Памбо, которого выгнали, нет, не за коррупцию, это не грех для нынешнего правоверного мусульманина, а за, так сказать, слабую набожность. Копт, принявший ислам взрослым, является неполноценным мусульманином по определению.
Я продал привезенные товары, купил колониальные, заплатив в обоих