Тэна говорит: «Это то, что тебе нужно».
Ну, конечно, я тут же переехала, горячо поблагодарив милого Петра Кузьмича, и зажила на своей жилплощади после девятнадцати лет отсутствия таковой. Уж как я радовалась, сделала ремонт, постаралась обставить комнату по душе, купила тахту, овальный стол, красивые занавеси. До чего ж это хорошо — иметь свой угол, свою уютную комнату!
На Большой Подвальной, почти напротив моего дома,— специальная музыкальная, для одаренных детей, десятилетка имени Лысенко. Вот бы здесь работать! Как-то набралась смелости, зашла к заместителю директора и спросила, нет ли у них подходящей для меня работы. Он тут же предложил должность концертмейстера на отделении хорового дирижирования. С удовольствием взялась за работу. Вскоре мне поручили в этой школе также занятия по вокалу с выпускниками-одиннадцатиклассниками, это было уж совсем приятно — мое любимое дело. Постепенно, оставив пединститут и «Красный экскаватор», я перешла с почасовой на полную ставку в десятилетку имени Лысенко.
Теперь, казалось бы, все хорошо, жизнь полностью наладилась. Родной город, своя квартира, интересная работа. Но — здоровье резко сдает. Все чаще сердечные приступы, все сложнее справляться с работой. Возьмешь с силой несколько аккордов левой рукой — и тут же просыпается острая боль в сердце. На экзаменах, аккомпанируя ученикам, нервничаю, боюсь, что не доиграю. Боятся за меня и окружающие.
Понимаю, что долго не смогу работать. Хоть бы дотянуть до пенсии! А дальше что? Чем жить? Для чего?
Последняя глава. ДОРОГА В ЛИТЕРАТУРУ
Изредка захожу к Тэне и наблюдаю за ее работой. Помимо всего остального, она переводит с украинского на русский детскую прозу для журналов. Вот это дело показалось мне не трудным, и я попробовала заняться им. К моему удивлению, получилось! Я сама это почувствовала, и Тэна похвалила. Начинаю практиковаться в переводах рассказов для детей — так, между делом. Потом берусь и за прозу для взрослых. Перевожу рассказы современных украинских писателей, посылаю переводы в московские журналы. Перевожу все лучше, быстрее, а вот в печать все это принимается с большим скрипом. Но все же некоторые из рассказов вышли в московских журналах «Крестьянка», «Советская женщина», в киевских — «Пионерия», «Радуга».
Подходит время выхода на пенсию. Сразу оформляю ее в школе имени Лысенко и увольняюсь с работы полностью.
Летом Гриша Литвак достает мне путевку в Ирпенский Дом творчества писателей. Хорошо мне там жилось! Под высоким пригорком, на котором расположен Дом творчества, протекает река Ирпень, а за ней тянется лес. Прекрасно выглядит с берега реки зеленая возвышенность и четко выделяющийся среди зелени первый корпус Дома причудливое темно-красное здание, напоминающее небольшой старинный замок. Говорят, что это здание когда-то построил известный в Киеве дрожжезаводчик Чоколов и подарил вместе с территорией сада какой-то балерине. Неплохой, конечно, подарок. А теперь Литфонд построил здесь еще много корпусов, но снизу, с реки, виден тот, единственный, и, конечно же, по красоте ни один из других не может соперничать с ним
Я живу в одном из новых корпусов, а напротив меня поселился крепко сколоченный человек в полосатой пижаме, с маленькими острыми глазками. Мы молча киваем друг другу при встрече.
Однажды он злобно накинулся на меня за то, что уйдя на прогулку, я забыла выключить радио и этим отняла у него дорогие рабочие часы. «Вы находитесь в Доме творчества писателей»,— ворчливо и назидательно заключил он.
Я горячо заизвинялась — в самом деле свинство — и пообещала, что этого никогда больше не будет. Тут мой сосед сразу подобрел и с того дня стал заговаривать со мной о том, о сем. Рассказал, что он писатель — Фаликман, пишет на еврейском языке, в настоящее время заканчивает большую книгу «Черный ветер» — об оккупации фашистами Украины. Сейчас Фаликман ищет хорошего переводчика, который мог бы перевести книгу по подстрочнику на русский язык.
Я, в свою очередь, поделилась с ним своими попытками заняться всерьез переводом.
Фаликман заинтересовался моими словами и принес мне на пробу один из своих рассказов. «Отлично,— подытожил он, прочтя перевод,— думаю, что мы с вами сработаемся. И дал мне перевести еще пять рассказов из книги «Горькое семя», готовящейся к печати в Москве.
Книга эта вскоре вышла в «Советском писателе». Фаликман поехал в Москву и, посоветовавшись со своим редактором, предложил мне от имени своего и издательства «Советский писатель» взяться за перевод книги «Черный ветер».
Разумеется, я согласилась. Ведь мне давали живую, серьезную работу, которая должна помочь войти в мир переводчиков. Кроме того, деньги-то я получу, ведь работать буду по договору, это не то, что делала до сих пор, где результаты работы — пустота, разочарование и горы переведенных, но не изданных рассказов.
Постепенно я включилась в эту показавшуюся поначалу очень трудной работу, даже полюбила ее. Фаликман был доволен мной и этим радовал.
Вот и позади полтора года. Перевод «Черного ветра» в Москве одобрен, и летом шестьдесят седьмого года мы с Фаликманом мчимся в подмосковную Малаховку — для работы с редактором Надеждой Ивановной Голосовской. Живем славно, дружно, каждый в своей снятой на месяц комнате.
Когда, закончив работу, собрались разъезжаться, Надежда Ивановна сказала мне: «Я довольна работой с вами и охотно включу вас в актив наших переводчиков».
Эти слова переполнили меня радостью.
Весной 1958 года вышла из печати объемистая книга Фаликмана «Черный ветер». Она имела большой успех у читателей и впоследствии была переиздана массовым тиражом. Вскоре после этого меня приняли в творческую организацию — Киевский комитет драматургов, и я, можно сказать, всерьез почувствовала себя литератором.
К осени дала знать о себе и Голосовская: «Хотите перевести книгу адыгейского писателя Хазрета Ашинова? Он — славный человек и писатель очень неплохой».
Взялась я за эту работу более чем охотно. Понравились мне вещи Ашинова. Тут — и фольклор, и приятный юморок, и искренние человеческие чувства. Стараюсь получше построить фразу, сохранить национальный колорит. Работаю над книгой «Водяной орех» даже лежа в больнице, чувствую себя «при деле» и этому радуюсь.
Переводила и аварского писателя Шахмалова: «Отец мой», «Нет, это не сказка». Тоже для «Советского писателя». С радостью вникала в неизвестную мне, но такую красочную жизнь аварского аула. Снова, как и с Ашиновым, завязывается энергичная переписка с автором, снова задаю ему массу вопросов.
И пошло, пошло... Перевожу и по подстрочникам, и с украинского. Немного и с