Одним из тех, кто не понял и не принял революции, был мой отец. Но, насмотревшись на деяния белой армии, на ее жалкие попытки восстановить «старый режим», отец в скором времени убедился в ничтожестве белого движения. Его представления об истине, о том, кто может дать народу полное благополучие, резко изменились. Добравшись до Турции и похоронив там сына, он необоримо потянулся к оставленной Родине, вернулся в свою страну и, не назвав себя, не успев заслужить у Родины прощения, скончался в начале 1922 года от тяжелой болезни, так и не повидав своей семьи.
О возвращении и смерти отца никто не 'знал, в нее не поверили, и нашей семье пришлось нелегко. Расплачивалась и я за провинности отца, немало горя повидала в годы сталинских репрессий, годы бесправия. Но — позади это страшное время. Окружавшие меня добрые люди помогли мне справиться с пережитым горем, преодолеть трудности.
Обо всем этом — мое повествование.
Часть первая ПО ДОРОГАМ ДЕТСТВА
Глава I . ПРИЕЗД ПЛЕМЯННИЦЫ
Неожиданно к тетке приехала племянница. Как давно они не виделись? Двадцать два? Двадцать три года? И это — самый близкий ей человек на земле! Она да ее брат Юлик. Да, семеечка, нечего сказать. А кто больше виноват в этой долгой, как целая жизнь, разлуке — тетка или племянница? Наверное, и та, и другая.
Вошла Лиза. Сияющая, располневшая, но не расплывшаяся — плотная. О таких говорят — дородная женщина. На лице — улыбка. Приветливая, радостная, а вместе с тем — и чуть напряженная. В глазах вопрос: хорошо ли встретит ее тетка? Ведь расстались тогда в Алма-Ате не родными людьми, а почти чужими. Отчужденными, во всяком случае.
«Нет, ничего, и тетка улыбается,— так, видно, думает Лиза.— А какая старая она стала! Сколько это ей? Между нами — ровно двадцать лет, значит, уже к семидесяти пяти подходит. Да, потрудилась над ней Жизнь, ничего не скажешь. А моей маме было бы еще больше».
— Лизка, ты? Какими судьбами? — и рада, и не рада тетка. Да нот, рада, конечно, и очень рада.
— Ой, не спрашивайте, тетя Ира. Я ведь теперь из Алма-Аты в Запорожье переехала,— это еще с порога, втаскивая большую чемоданоподобную сумку.— Каждый день, честное слово, собиралась написать. Вот и Вася меня стыдил — напиши да напиши, но куда там, столько забот, хлопот. Мужчин своих пока там оставила, в Алма-Ате, а сама верчусь, прямо до потери сознания. И квартиру надо выбить, и на работе войти в курс. Мне ведь заведывание кафедрой навязывают.— Не хочу, говорю, не надо. А декан в ответ: «Вы — единственный доцент на кафедре». В общем, видно, придется взяться. Вот уж приехала на Всеукраинское совещание заведующих кафедр. Решила в гостиницу не соваться, ведь тетка родная в Киеве живет. Вот и нагрянула к вам. Надо же когда-то повидаться.
И только после этой информационно-деловой тирады Лиза подошла вплотную к тетке, обняла, поцеловала.
— Ну давай, заходи.
Лиза поставила в угол передней свою огромную сумку. Сняла жакет, осталась в летнем цветастом платье. Сразу показалась еще моложе, здоровее и женственнее. И все говорит, говорит — звонким, как у девчонки, богатым интонациями голосом — о себе, о работе, о том, что из Алма-Аты едва вырвалась, не хотели отпускать.
Тетка усадила ее прямо на кухне и принялась накрывать на стол, а Лиза все щебечет, и на ее миловидном лице четко отражаются все эмоции.
Тетка ждет, что Лиза заговорит о своей матери, о подробностях ее смерти. Не дождалась, спросила сама:
— Расскажи мне, Лиза, о смерти своей мамы. Я ведь, по сути, почти ничего не знаю. На телеграмму ты мне не ответила. Правда, Юлик потом написал, но это ведь не то, что прямая беседа, сама понимаешь.
Не отреагировав на последние слова, Лиза очень буднично сообщила тетке:
— Мама сразу заболела, сразу потеряла сознание. Взяли в больницу, мы сидели возле нее попеременно, но она так и не пришла в себя, на третий день умерла.
— Это все я знаю.
Тетка замолчала. В молчании ее было много горечи и обиды. Так хотелось узнать о любимой сестре побольше, пусть даже самого тяжелого. Но Лиза не поняла этой обиды тетки, она снова заговорила о своей семье, о работе, в основном — об успехах. Ладно, бог с ней...
Тетка сбросила обиду, подключила свое внимание к рассказам Лизы. Ведь Лиза хоть и любит прихвастнуть, в противоположность своей скромнейшей матери, все же способная, трудяга и как специалист чего-то добилась. Да и семьянинка она, по всему видно, отличная. Вот уже снова перешла на описание подробностей своей семейной жизни — и на лице восторг, глаза залучились.
— Мой Вася такой замечательный, тетя Ира. Вы не представляете, как он любит меня и нашего Мишку. Да и моему старшему, Володе, как родному, помогает. На тот год непременно вместе приедем, вы увидите... И сыновья у меня хорошие. Правда, младший, Мишка, подленивается, но все же ПТУ с грехом пополам закончил. А старший в нашу,— Лиза замыкает рукой круг между собой и теткой,— породу. Окончил музыкальное училище, сейчас в консерваторию поступил. В Алма-Ате, на дирижерско-хоровой. Способный парень.
Вот так, в беседе, стали постепенно оживать между теткой и племянницей родственные чувства, протянулись друг другу навстречу какие-то, пока не четко ощутимые, сердечные нити. И от этой просыпающейся родственной доброжелательности потеплело на сердце у тетки, да наверняка и у племянницы.
— Вот через месяц-два должен мне институт трехкомнатную квартиру дать, тогда заживем спокойно, тогда и вы, может, к нам в гости приедете? А, тетя Ира?
— Ну какой уж я ездок,— вздохнула тетка.— Стара, ноги не ходят. Вот вы ко мне приезжайте всей семьей. Как-нибудь разместимся.
— А сейчас вы меня не прогоните? Я здесь дней десять пробыть думаю. Надо, понимаете ли, в публичке посидеть, порыться в старых газетах. Хочу написать о композиторе Лятошинском. А продукты я сама буду покупать,— мгновенно переключилась Лиза на практическую сторону дела,— только с вечера заказ мне давайте. А уж какой-нибудь супчик вы и себе, и мне сварите. Да, тетя Ира?
— Конечно, сварю.— Тусклые старческие глаза тетки мягко засветились.— Сварить — дело несложное.
— Ой, какая ж