Я понимал, что умираю. И смирился с этим. Осталось лишь пассивное наблюдение, странное и бесстрастное. Времени больше не существовало — только вечное сейчас, наполненное потоками данных.
И вот в систему, в благостную, убаюкивающую черноту космоса, врезались два юрких белых пятна. Мерзкие, режущие глаз всплески. Они пронеслись на чудовищной скорости, сделали немыслимую петлю, обжигая пространство следами своих двигателей, и исчезли. За ними, как гром среди ясного неба, в систему ворвались два огромных роя света. Они нарушали гармонию, были болезненным нарывом на теле вселенной.
Активность Властителя внутри меня взметнулась до небес. Через мою нервную систему, пронёсся огненный смерч информации — приказы, координаты, тактические прогнозы. Приятные глазу, бархатисто-чёрные пятна наших боевых юнитов ринулись в бой, их перестроение напоминало изящный, смертоносный танец.
Началась бойня.
Но врагов было слишком много. Их ядовитый, режущий свет множился. Одно за другим, мои драгоценные чёрные пятна боевых кораблей бледнели, растворялись в этом ослепительном хаосе. Звёздная система, некогда уютно тёмная, на моих глазах невыносимо светлела, заполняясь враждебным сиянием. Я чувствовал, как гаснут десятки сознаний, вплетённых в общий разум.
Тёмная материя нашего присутствия сжималась, отступала, пока не сгустилась лишь вокруг одного островка — нашего дредноута. Ещё немного — и мелкие, наглые белые точки, словно черви, начали проникать внутрь. Я слышал отдалённые взрывы, точки боевых особей, которых осталось слишком мало. Они гибли, сдерживая натиск.
И тогда я почувствовал их приближение ко мне. Шипение разблокируемых шлюзов, тяжёлый, мерный топот бронированных ботинок. Свет их прожекторов ворвался в моё убежище — он был физически болезненным, выжигал остатки зрения, обжигал кожу, словно кислота.
Незримый Властитель яростно забился у меня в черепе, его приказы были обжигающими иглами: «Встать! Драться! Уничтожить!» Но моё тело было разбитым сосудом, наполненным болью. Страшные раны, нанесённые Адмиралом, пылали огнём, мышцы не слушались. Я был парализованным мозгом, прикованным к умирающему телу.
Единственное, что я мог — это кричать. Нечеловеческий, сиплый рёв вырывался из моих пересохших губ. Это был крик чистой, бездонной злости — на врагов, на паразита, на собственную немощь. Крик животного страха перед ослепляющим светом. Крик отчаяния загнанного в угол зверя.
— Сержант, да выруби ты его! Смотри, как страдает! — раздался грубый голос, такой чужой в этом хаосе.
Другой голос парировал:
— Господин полковник, на «глухо»?
— Да ты что, сержант, охренел?! Это же наш! Ты же видел, что крейсер в борту этой громадины торчит, постройки наших верфей! Они на таран пошли! Герои, чёрт возьми! На абордаж шли на верную смерть! Сколько они этих богомолов перемололи... Правда, дройды не пойми какие... Наверное, ленд-лизовские. А этот... Сам посмотри на него, на раны! Кто знает, что он перенёс, какие страдания ему причинили! Последний живой! Нам нужно его спасти! Вдарь по нему парализатором.
— Понял, господин полковник... Командир, его не берёт!
— На полную мощность, сержант. Быстрее!
— Но, господин полковник, мы же его...
— НА ПОЛНУЮ МОЩНОСТЬ, СЕРЖАНТ!
В глазах на мгновение мелькнуло лицо немолодого солдата, искажённое смесью ужаса и решимости.
Ах... Как же... хорошо...
Вспышка была не белой, а тёмно-фиолетовой, абсолютно беззвучной и всепоглощающей. Она не причинила боли — она была её полной противоположностью. Обжигающий свет прожекторов погас, голоса стихли, яростный шепот паразита в моей голове растворился в нарастающем гуле. Я почувствовал, как каменная тяжесть наконец отпускает моё тело, и я проваливаюсь в глубокую, бархатистую, беспамятную тьму.
Сознание вернулось ко мне медленно и неохотно, будто я выныривал из густого, вязкого масла. Я очнулся в замкнутом пространстве — тесном, но на удивление комфортном. Под спиной прогибался мягкий «матрас», в прохладном воздухе витал едва уловимый химический запах антисептика. Я повернул голову, и позвонки хрустнули, словно давно не смазанные шестерёнки. Свет вокруг был приглушённым, стены — матовыми. Руки, ноги… вроде бы на месте, я всё чувствовал. Но в голове зияла звенящая, абсолютная пустота. Ни имени, ни намёка на то, как я здесь оказался.
Внезапно часть стены передо мной с тихим шипением отъехала в сторону, и сразу же донеслись голоса.
— Господин полковник Фабр, пациент, согласно показаниям медкапсулы, в удовлетворительном состоянии. Условно функционален.
— Ясно. Хм… «Условно», — прозвучал другой голос, более властный и усталый.
— У пациента серьёзное поражение центральной нервной системы, исключающее возможность установки нейросети в настоящий момент. Требуется длительная реабилитация.
— Какая ещё длительная? Да вы же можете всё исправить!
— Можем. Но вы сами понимаете… У него нет медстраховки. И, что более важно, кредитных средств. Его память повреждена, он даже имени своего не вспомнит.
— Да, беда… Но он же герой! Ему положена пенсия.
— Господин полковник. И как только он получит электронную карту идентификации, на его пенсионный капитал будет наложено взыскание об уплате медицинских услуг. Оставшейся пенсии ему точно не хватит на реабилитацию в медицинской капсуле.
В голове у меня закружились обрывки мыслей. Герой? Пенсия? Взыскание? Слова были знакомы, но их смысл ускользал, как дым.
— Кстати, об идентификаторе… Сержант, напомни мне, как называлась та система, где был бой?
Грубый голос, который я как будто уже слышал, ответил не сразу:
— Вандер-Кроу, господин полковник!
— Отлично. Всё, я направил рапорт о натурализации бойца по имени Вандер Кроу. В скором времени карта будет готова. Осталось решить вопрос с планшетом и… с социализацией. Сержант, есть мысли, как помочь бойцу?
— Так точно, господин полковник! Планшет купим в комиссионке, там дёшево и работают исправно. А с социализацией… Есть у меня знакомец, который держит цех по производству металлоконструкций на 8-м уровне. Возьмёт подсобником, под мою ответственность.
— На восьмом?.. Хм… Ну, не совсем дно. Действуй, сержант.
Шаги затихли. Я лежал и не понимал ровным счётом ничего. Голова шла кругом от этого обрывочного диалога. Кто я? Герой? Боец? Почему у меня нет памяти? И что это за цех на 8-м уровне, который «не совсем дно»? Значит, есть уровни и похуже?
Передо мной возникло лицо. Мужское, со следами уставшей, но не злой мудрости. Аккуратно подстриженная бородка и усы, а морщины у глаз и на лбу выдавали солидный возраст. Взгляд — цепкий, оценивающий, но без угрозы.
— Эй, боец, подъём! — его голос был хрипловатым, привыкшим командовать.
Я с трудом приподнялся на руках, чувствуя, как мышцы дрожат от непривычного усилия. Осмотрелся. Мы были в большом, светлом помещении. В ряд стояли какие-то цилиндрические ёмкости, похожие на бочки.
— Ну что, завис, боец? Вылезай из медицинской