— Эй, падаль! А ну, уймитесь! — заорал хозяин, швыряя в толпу черствые булки.
Я прижалась к стене, но от драки так и не укрылась. Какой-то детина в кожаном переднике полетел на меня, и я ловко поставила ему подножку. Он грохнулся на пол, а я, недолго думая, накрыла его опрокинутым столом — для верности.
— Благодарю, девица! — Кто-то хлопнул меня по плечу.
Я обернулась. Передо мной стоял тощий мужчина в потертом синем камзоле с гербом города — герольд, судя по свиткам за поясом.
— За подвиг твой — награда! — Он сунул мне в руки сверток пергамента.
Я поднесла хрустящий свиток к масляному светильнику, развернула.
«Объявляется набор девиц благородного происхождения, или хотя бы с претензией на оное, в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, невинных телом и духом (проверять не будем, но если соврете — сгорите), для участия в Императорском отборе драконьих наездниц. Победительница получит в мужья дракона. Император не гарантирует, что он будет в хорошем настроении».
— Что значит «сгорите»? — уточнила я.
— А, это фигура речи! — Герольд махнул рукой. — В прошлом году одна, знаете ли, приврала насчет невинности… Ну, драконы это чуют.
Я перечитала объявление еще раз.
— А если мне двадцать четыре с половиной? — уточнила, чувствуя, как в сердце зародилась надежда.
— Половина не в счет! — заверил он.
— И что, примут любую? Даже ту, которая, возможно, немного в бегах?
— Участницы отбора неприкосновенны. — Герольд посмотрел на меня с прищуром, будто пытаясь угадать, чем я нагрешила.
Разумеется, вдаваться в пояснения я не стала.
Далеко за окном снова загрохотал гром. Но теперь это звучало как вызов.
Я свернула пергамент и сунула за пазуху.
— Где записываться?
Глава 2
Герольд, кажется, впервые рассмотрел меня по-настоящему. Мои пухлые, но жесткие ладони, привыкшие скорее к рукояти меча, чем к пяльцам, сжимали запотевшую кружку так крепко, будто это был якорь в бушующем море столичной жизни. Пышный бюст, едва прикрытый потрепанным плащом с выцветшей баронной вышивкой, поднимался и опускался от волнения. Круглое лицо с ямочками, обрамленное растрепанными ореховыми прядями — ну прямо хрестоматийная картина «невинная девица в беде», если бы не наливающийся синяк под глазом и не разбитая губа, придававшая мне вид скорее забияки из таверны, чем благородной дамы.
На его лице отразилось сомнение. Словно он мысленно пересчитывал, сколько таких «невинных девиц» он уже отправлял на этот драконий отбор, и сколько из них вернулось обратно — если не целыми, то хотя бы узнаваемыми. Его пальцы нервно постукивали по столу, будто отбивая ритм похоронного марша для очередной глупой провинциалки.
— Тебе во Дворец Утренних Крыльев, — вздохнул он так глубоко, что его седые усы затрепетали. — В тот, что на площади Гаснущих Зарниц…
— Бывшие драконьи конюшни? — фыркнула я, заранее чувствуя, как в носу щекочет стойкий аромат навоза, пропитавший камни за столетия. — Ну и местечко для благородных дев выбрали! Особенно учитывая, кто там сейчас обитает…
О Дворце Утренних Крыльев и Площади Зарниц слышали даже в нашем захолустном баронстве. Там, под черными, как грех, знаменами, императорский дракон-палач — тот самый Карающий Коготь империи, прозванный в народе Безмолвным Пламенем за привычку жечь преступников без разговоров, — устраивал свои огненные расправы. В народе говорили, что его белое пламя не просто сжигает, но и стирает память о казненном — будто человека и не было вовсе.
Герольд нахмурился, но в морщинках вокруг его глаз заплясали предательские смешинки:
— Что, испугалась? Ты же драконов вроде как ищешь?
— Ищу, — огрызнулась я, — но предпочитаю тех, кто не рассматривает меня в качестве шашлыка на завтрак.
Он рассмеялся — густым, как сироп, смехом — и махнул рукой, сметая со стола крошки хлеба:
— Ладно, поехали. Только предупреждаю: моя повозка не для малохольных красоток. Последняя пассажирка умудрилась свалиться на первом же повороте и теперь растит капусту где-то под Ольховым Мысом.
— Не волнуйся, — я похлопала себя по мощному бедру, отчего в воздух поднялось маленькое облачко дорожной пыли. — У меня есть преимущество — низкий центр тяжести. И пятнадцать лет верховой езды на строптивых кобылах.
* * *
Повозка герольда оказалась тем, что вежливые люди назвали бы «развалюхой», а я про себя назвала «колымагой на последнем издыхании». Деревянные колеса криво держались на оси, будто вот-вот собирались разбежаться в разные стороны. Кляча, запряженная в нее, посмотрела на меня взглядом, в котором читалось: «И как я, бедная, эту гору мяса с места сдвину?»
— Садись на облучок, — сказал герольд, шлепнув лошадь по шее. — И держись покрепче. Мой конь обожает резкие повороты: остатки былой славы первого скакуна императорской почты.
Повозка тронулась с места куда резче, чем можно было ожидать. И я сразу же поняла, что «резкие повороты» — это еще мягко сказано. Мы неслись по улицам так, будто за нами гнался сам генерал Гроза, а наша кляча временами вдохновенно спотыкалась, посылая меня в рискованный полет над сиденьем.
— Ты уверен, что это конь, а не горный козел в сбруе? — поинтересовалась я, в очередной раз едва не вылетев на мостовую, когда наша упряжка решила обойти лужу по тротуару.
— О, это долгая история, — засмеялся герольд, ловко уворачиваясь от летящей в лицо ветки. — В молодости он был любимцем императрицы, пока не съел ее любимую шляпу с жемчугами размером с голубиное яйцо. С тех пор — в герольдской службе. Иногда мне кажется, он до сих пор ищет те жемчужины у себя в желудке.
Ночной город мелькал передо мной, как дешевые картинки в кукольном театре: тощие тени пьяниц, распевающих непристойные баллады; пара стражников, мирно похрапывающих под фонарем; крысы, деловито перетаскивающие чей-то ужин через улицу.
* * *
Где-то через час, когда мои внутренности окончательно перепутались между собой, а язык прилип к нёбу от жажды, Дворец Утренних Крыльев предстал перед нами во всей своей… своеобразной красе.
Огромное здание, которое когда-то было конюшнями для императорских скакунов, теперь превратилось в нечто среднее между казармой и храмом. Над входом зияла пасть каменного дракона с отбитым клыком — видимо, кто-то слишком буквально воспринял приветствие.
— Ну что, — герольд сделал широкий жест, чуть не сбив с меня капюшон.