* * *
Дальше начался настоящий хаос. Управление полиции Астаны забрало дело себе. Информация дошла до СМИ, и все заголовки были только об этом. Сначала имя Салтанат не упоминалось в заголовках. Только «убийство», «Бишимбаев». Многие подумали, что убитая – это Назым, бывшая жена Куандыка.
Похороны было решено провести в Павлодаре, на родине Салтанат. По традиции сначала должна была пройти процедура омовения тела, после чего родные и близкие могли попрощаться с покойной.
Пока мы ждали выдачи тела, принимали соболезнования от родных, приехал и отец Куандыка. Его появление что-то разблокировало во мне, я словно очнулся, но от острого укола ненависти. Любое упоминание этой проклятой семьи было издевательством для меня. Но ему хватило ума прийти сюда, подойти к моему отцу, начать ему что-то объяснять, еще и горестно качать головой. Ты привел в мир это отродье, так почему стоишь здесь и считаешь, что имеешь право выражать соболезнования?
Мне было не до любезностей, я потребовал, чтобы его выпроводили в эту же секунду. Ему здесь не место. Помню, дядя начал меня успокаивать, взывать к разуму и спокойствию. «Сабр, сабр, сабр», – повторял он. Какое еще терпение? К чему все эти слова? К чему изображать благородство, когда наш мир разрушился из-за этой семьи?
Я был человеком, который потерял родную сестру. А вокруг был мир, который требовал собраться, сохранять лицо. Принимать соболезнования и кивать. И мир давил невероятным грузом. Дядя сказал:
– Посмотри на своего отца. Он держится молодцом.
И это было правдой. Я понятия не имел, откуда папа брал силы, но он действительно держался с достоинством. Хоть его глаза были полны невыразимой боли и уже покраснели от горя, лицо сохраняло ровное выражение. Я подумал: чего это спокойствие будет стоить ему завтра? Сколько лет жизни он потерял за эту ночь?
Когда все-таки открыли лицо Салтанат, отец подошел попрощаться. Отец Бишимбаева, которого я так и не смог прогнать, тоже подошел, попытался взять папу за руку, но папа отшвырнул его руку.
И если для других это была страшная новость, мы будто тоже были мертвы.
Никто, кроме нас, не пел с ней песен. Никто, кроме нас, не слушал ее волшебные истории. Никто, кроме нас, не видел, как она росла. Как превратилась в прекрасную женщину. Как ярко озаряла наши жизни, пока одна тварь не решила украсть ее свет, красоту и жизнь.
Похороны состоялись 11 ноября. Когда утром тело выносили из мечети, ко мне подошел один из родственников и сказал:
– Родители Бишимбаева приехали.
Я ненавидел их всем сердцем. Вся моя любовь к сестре теперь была темной густой ненавистью ко всей этой семье. И они были предупреждены, что, если не хотят проблем, пусть лучше не приходят. Но они все-таки явились. Старшие родственники все повторяли: «Сабр, сабр». Сказали всем мужчинам, что это ради Салты – мы должны ее достойно проводить.
Ради Салты в последний ее день на этой земле мы были готовы на все.
* * *
После похорон мы отправились в ресторан, где были организованы поминки. Мне написали, что по Сети уже гуляют новости о том, что были восстановлены видеозаписи, на которых Салтанат в пьяном виде, что она якобы находилась под действием нейролептиков и умерла от передозировки, а наши семьи и вовсе примирились. Пока мы были заняты трауром и соответствующими церемониями, кто-то действовал быстро и нагло. Инсинуации плелись молниеносно, у нас не было времени ни на один спокойный вдох – каждый день приходило что-то новое, грязное и все более ужасающее.
Как я полагаю, родственники Бишимбаева приехали специально – чтобы попасть на кадры и подтвердить информацию, что семьи договорились. Но об этом и речи не могло быть.
Никаких фотографий сделано не было – на похоронах было слишком много народу, около пятисот человек, и это затрудняло съемку. Ну и мало кто додумался снимать что-либо. В числе приехавшей родни была и Карлыгаш – жена двоюродного брата Куандыка; она казалась мне адекватной. У нас всегда были приятельские отношения. И даже в этот момент я не нашел для нее зла, она не виновата в том, что произошло. Поздоровавшись, она обняла меня, шепнула:
– Прости его.
От шока я грубо ее оттолкнул. Выругался. Простить? На похоронах своей растерзанной сестры еще и прощать убийцу? Она вдруг опомнилась, принялась извиняться. Я сказал, что не нуждаюсь в ее соболезнованиях.
* * *
По дороге в Астану мы пытались говорить на отвлеченные темы. Нам нужен был хотя бы самый маленький луч чего-то светлого или хотя бы нормального. Но любые разговоры все равно возвращались к Салте. Она была во всех наших радостных историях, все воспоминания были окрашены ее теплым смехом.
Мама понимала, что я за рулем, что нужно следить за дорогой, что плакать не время. Но я обнимал ее молчанием, она тяжело вздыхала, но за вздохами я слышал крик, растянутый на целую жизнь.
Отец молчал, и его молчание ранило меня. Он, как и многие казахские мужчины, более сдержан, старается в любой ситуации «быть мужчиной». И сейчас он тоже изо всех сил пытался держаться – ради семьи. Но все это было только во вред – позже он пролежал десять дней в больнице и даже потом дома не мог заснуть из-за постоянных скачков давления. Он любил Салту той самой нежной и бессмертной любовью, которой любят отцы дочерей. И я даже не мог представить, через что он проходил. Салту ему не заменит никто.
Бабушке мы ничего не сказали. Ей 89 лет, такого удара она не перенесет. Даже сейчас, когда она спрашивает, как дела у Салты, мы говорим, что все хорошо, просто уехала. И это такая игра в мир. По ее мудрому прищуру мне иногда кажется, что она все понимает, и знает, и ждет, когда мы сами скажем правду. Но она не спрашивает, и в ее присутствии словно еще есть счастливое место, где Салта жива. Просто уехала очень-очень далеко. Мне бы так хотелось иметь бабушкино неведение обо всем, что происходит.
* * *
Ужасным в Бишимбаеве был не только его поступок, но и то, как быстро его окружение начало заниматься сбором денег и подготовкой. Он будто был центром трясины.
Адвокаты сменялись несколько раз. Куандык требовал гарантий, что с него будут сняты все обвинения. Никто таких гарантий дать не мог, поэтому их увольняли и нанимали новых. Новые