Угловы. Семья врачей. Век Добра и Любви - Эмилия Викторовна Углова. Страница 33


О книге
не буйство гормонов. Страсть кипела в груди, в области сердца, в голове. Нас переполняли такие возвышенные чувства, которые могли сотворить что-то необыкновенное, что-то взорвать, взрастить, а если понадобится, то и, не раздумывая, отдать жизнь за любимого. Интересно, что эти чувства у нас сохранились до самого конца нашей совместной жизни. Они только окрепли и обрели устойчивость.

Пришло время расставаться. Я должна была ехать собирать документы для поступления в ординатуру, а Федор Григорьевич обещал сразу же после приезда из отпуска съездить в Москву, добиться разрешения для меня учиться в Ленинграде в Первом медицинском институте.

Глава 6. Ленинград

Я посылала телеграммы о том, как идет сбор документов, а Федор Григорьевич отвечал телеграммами, подбадривая меня. Собирала я документы с космической скоростью. Медсанчасть шахты «Комсомолец» выписала ходатайство для предоставления мне места учебы в ординатуре Ленинграда с тем, чтобы потом вернуться мне на свое рабочее место. К учебе нужно было приступить 1 октября. Конечно, на работу, на свое рабочее место я уже не вернулась. Федор Григорьевич просил, чтобы я пораньше приехала в Москву, где он меня встретит, и потом мы вместе поедем в Ленинград.

Встречу нашу Федор Григорьевич обставил по-царски. Устроил меня в прекрасном номере гостиницы «Москва» в центре столицы, напротив Манежной площади. У него был такой же отдельный номер. Питались мы в роскошном ресторане. Кроме того, он взял билеты в Большой театр на всю неделю и я, любительница оперы и балета, смогла насладиться балетами «Жизель» с Галиной Улановой, «Ромео и Джульетта» с Майей Плисецкой, оперой «Чио-Чио-сан» с Галиной Вишневской.

Ночным поездом «Красная стрела» в двухместном купе отправились мы в Ленинград. Город встретил нас мрачным, серым небом, обложенным сплошь тучами и моросившим дождем.

После солнечного и сухого климата на моей родине Ленинград показался мне чужим, неуютным, серым, и я долго к нему не могла приспособиться, много лет он оставался мне чужим.

Вначале я жила в гостинице «Астория», куда меня устроил Федор Григорьевич на несколько дней, пока не появилась возможность получить общежитие. «Астория» – красивая, аристократичная гостиница с изящной изогнутой лестницей. Я утонула в большом номере с красивой, почти антикварной мебелью.

В номере я только спала, а днем оформлялась на учебу, бродила по городу, старалась полюбить его, но это произошло намного позже. Федор Григорьевич сразу приступил к работе: читал лекции, консультировал больных, оперировал. А вскоре он пригласил меня на кафедру, где его поздравили с шестидесятилетним юбилеем. Отмечал он эту свою дату очень скромно. Выслушав хвалебные слова от администрации института о его достижениях и заслугах, он покинул кафедру и уехал на дачу, где собирались сотрудники кафедры и друзья. Вечером Федор Григорьевич заехал за мной в гостиницу и повез на своей машине «Волга» осматривать вечерний Ленинград, начиная с Невского проспекта.

* * *

Вечерний Ленинград был намного радостнее, чем днем. Горели уличные фонари, светились окна домов и дворцов. Впервые я увидела не на экране, а наяву огромную бронзовую скульптуру памятника Петру I «на вздыбленном коне». Глядя на поднятые передние копыта лошади, невозможно было не вспомнить поэму Пушкина.

Осмотрели прекрасный ансамбль коней Клодта на мосту через Фонтанку. Лучи прожекторов освещали коней, и это была картина изумительной красоты. Федор Григорьевич улыбался, довольный моим впечатлением от увиденного. Он сидел за рулем, на нем было темно-серое демисезонное пальто из мягкого, ворсистого драпа, и в тон пальто темно-серая фетровая шляпа с полями.

Вел он машину уверенно, с удовольствием. Он очень любил водить сам и никогда не имел шофера. Не торопясь, плавно, машина огибала повороты, грациозно ползя вдоль отмеченных полос. Вождению учил его блокадный друг Николай Иванович Потапов. Он шутил: «Это тебе не операции делать, тут думать надо». Будучи первоклассным водителем, он учил водить красиво, артистично, никогда не превышать скорость, чтобы никому не навредить, и не забывать о правиле «трех Д» – дай дорогу дураку.

Катались мы по Ленинграду около двух часов. Осмотрели подсвеченный Мариинский театр оперы и балета (тогда он назывался Кировским). Я подумала, что обязательно в ближайшее время схожу в этот театр.

Федор Григорьевич расспрашивал меня, как я устроилась в институте и как мне понравились речи администрации института по поводу его юбилея. Я рассказала, что меня определили на работу и учебу в ординатуре на кафедру госпитальной терапии в бывшую клинику Г. Ф. Ланга, к занятиям уже приступила. На кафедре госпитальной хирургии я узнала много интересного о хирургической деятельности Федора Григорьевича, о том, какие у него заслуги и награды. Федор Григорьевич дополнял мой рассказ, объясняя, за какие операции его наградили, какие методики он разработал.

У гостиницы «Астория» мы расстались, и Федор Григорьевич пообещал, что через несколько дней я из гостиницы перееду в общежитие для студентов и аспирантов, и мне будет спокойнее.

Через неделю я устроилась в студенческом общежитии на 12 человек в комнате. Общежитие было недалеко от института, удобно ходить на занятия и на работу. Питалась я в студенческой столовой, обеды были недорогие, до двух рублей. Стипендия, или так называемая зарплата, выдавалась в отделении аспирантуры и ординатуры – 85 руб. в месяц; общежитие стоило 3 руб. В общем, хватало. Только на обувь и одежду не оставалось, зато можно было недорого купить книги и пособия.

* * *

Кафедра госпитальной терапии им Г. Ф. Ланга находилась на втором этаже большого дореволюционного здания больницы им. Эрисмана, с высокими потолками и широкими коридорами. Я ходила по коридору почти неслышно, с уважением, представляя, какие знаменитые здесь ходили профессора.

На стенах портреты Ланга, Тареева, Черноруцкого, Тушинского и других великих ученых. Я была удивлена и смущена тем, что по этим коридорам пробегали молодые врачи и медсестры, постукивая каблуками по плиткам пола и громко разговаривая между собой. «Как можно? – возмущалась я. – Это же кощунство!»

Заведующая кафедрой, опытный профессор, Истоманова Татьяна Сергеевна, проводила один раз в неделю, по четвергам, интересные разборы больных, после которых уже выверялся и уточнялся диагноз.

Мне нравилось ее умение из всех запутанных симптомов приходить к правильному диагнозу. Разборы были очень подробные, с детальным объяснением каждого клинического симптома и показателя в исследовании лабораторных, рентгенологических, электрокардиологических данных.

Такие подробные разборы велись еще в ВМА (Военно-медицинской морской академии), где я проходила усовершенствование по терапии у профессора Александра Николаевича Сененко. Ассистенты у него были высшего класса, особенно отличалась врач по электрокардиографической диагностике Соловьева Валентина Сергеевна. Она по электрокардиограммам, как по картам, могла сказать, что у больного было раньше в сердце, что сейчас и что может быть в будущем.

Перейти на страницу: