И и дел ли я что-нибудь подобное в реальности? Даже если предположить, что идея этого видимого пищеварения могла быть мне внушена смутными воспоминаниями о виденном в микроскопе, моё воображение в этом сновидении сыграло особую роль, поскольку это был самый настоящий кот, а не одноклеточная инфузория, которую я с любопытством наблюдал в микроскоп.
Другой ночью, последовавшей за днём, когда я долго и крайне внимательно рассматривал одну коллекцию китайского фарфора, «я увидел в сновидении группу маленьких статуэток, разрисованных и одетых самым причудливым образом, характерным для керамических рисунков Поднебесной Империи. Все они ходили, двигались, взаимодействовали, показывали себя, одним словом, вели себя совершенно иначе, чем моя память их запомнила».
Я пропускаю десяток подобных примеров, и перехожу к последним наблюдениям, более свежим по времени, которые окончательно меня убедили:
«Я осознавал себя крепко спящим; перед глазами моего ума был мой рабочий кабинет со всеми заполняющими его предметами во всей их чёткости. Остановив своё внимание на фарфоровой тарелке с очень оригинальным узором, в которой я держал свои карандаши и перья, и которая была совершенно не запачканная, я вдруг застаю себя примерно за такими рассуждениями: я никогда не мог видеть эту фарфоровую тарелку иначе, как целиком. Что произойдёт, если я разобью её в своём сновидении? Как моё воображение представит эту тарелку разбитой? Тот час же я совершаю воображаемый акт разбивания её на куски. Я подбираю её осколки, внимательно исследую; замечаю изломы с острыми кромками, различаю декоративные рисунки, разделённые зазубренными надломами, и неполными во многих местах. Редко когда я сновидел так осознанно. Вскоре сознание покидает меня, впрочем, продолжая сновидеть, я периодически возвращаюсь в сознание, затем снова впадаю в забвение. Испытывая нетерпение записать то, что я только что наблюдал, я думаю, что уже взял перо, но, на самом деле, я продолжаю сновидение, представляя себя записывающим это самое сновидение. Вскоре ко мне возвращается чувство [=осознание] моего истинного положения; я делаю усилие, которое стряхивает сон, и я просыпаюсь по-настоящему».
«Я смотрю в магическое зеркало, где я вижу себя поочерёдно под самыми различными аспектами: причёсанный и побритый всеми способами, помолодевшим и похорошевшим, затем пожирневшим, пожелтевшим, больным, беззубым, постаревшим на двадцать лет. Моё лицо постепенно проходит через все эти последовательные видоизменения, и принимает, наконец, такое пугающее выражение, что я просыпаюсь с содроганием».
«Я не могу определить в каком фантастическом мире, или лучше сказать в каком хаосе, я оказался этой ночью. Я был быстро унесён неизвестной силой, сквозь пространства, населённые какими-то огромными объектами, которым мне трудно дать имя, и которые перемещались в пустоте так же как и я. Казалось это были малые планеты [астероиды], имевшие формы чудовищных животных. Вдруг, я подумал, что сейчас я разобьюсь о те, что летят мне навстречу, но затем, вместо того чтобы разбиться, я пролетел сквозь них, как сквозь тени, не испытав ни малейшего удара, не почувствовав никакого другого впечатления, кроме кратковременного затмения, на то время, пока я воображал, что прохожу внутренность этих странных болидов. Больше я не боялся их приближения; когда я заметил один, состоявший из нагромождения человеческих тел, протыкающих друг друга таким образом, что голова или руки одного казались вросшими в спину или грудь другого, и в этой массе плоти невозможно было различить ни одного целого тела. Мысль о том, что я сейчас окажусь там, повергла меня в ужас, и под влиянием этой эмоции ко мне вернулось чувство [=осознание] реальности; я стряхнул это мерзкое сновидение, наполненное такими причудливыми небылицами».
Итак, на основании многочисленных наблюдений нужно принять как принцип, что воображение может таким образом пустить в ход материал, предоставляемый памятью, что оно создаст поистине небывалые образы, такие, что никогда ничего подобного не поражало наши глаза в реальности. Но тогда, где предел этой творческой силы? Воображение, может ли оно под влиянием сна достичь степени экзальтации равной таковой нашей памяти? Два эти психологических явления, не являются ли они сопряжёнными? Изобретательство, не стоит ли оно в таком отношении к воображению и памяти, как рассуждение — к вниманию и сравнению? Я предоставляю читателю самому подумать над этими вопросами, которые я не дерзаю решить, и я сужу о них из выводов, взятых из следующего по тексту сновидения. Оно из таких, которые я отношу к требующим решения, нежели чем к доказательствам в поддержку некоторых вполне определённых предложений.
«Мне снилось, что я упражняюсь в записывании по памяти, чтобы хорошо выучить наизусть одну речь. Я перечитывал свой черновик и пытался его переписать, не глядя в него. Время от времени я колебался; моё перо замирало, память изменяла мне. Тогда, я смотрел в черновик; я проверял неуверенный пассаж, и я сразу же схватывал нить этого сочинения, как если бы я и в самом деле имел перед глазами написанный текст».
Довольно странную психологическую загадку ставит это сновидение, не так ли? Когда в реальности мы обращаемся к записям, чтобы вспомнить идеи, содержащиеся в этой записи, то на помощь нашей памяти приходит зрение, которое видит общепринятые знаки письма реально зафиксированными на бумаге; но в сновидении, где всё является иллюзией и мысленной работой воображения и памяти, каким образом может действовать мой ум, чтобы моя память, казалось, пришла на помощь посредством простого факта веры в обращение к записи, которая сама не могла бы появиться перед глазами моего ума, если бы не усилие воображения или памяти, или объединённое действие этих двух способностей?
Многие вопросы подобного рода ещё долго будут оставаться нерешёнными. Те из вопросов, которые напрямую относятся к памяти, иногда могут получить своё точное решение, когда частное стечение обстоятельств позволит узнать, что имела место простая работа этой способности там, где раньше предполагалось воображение. Но, в свою очередь, размышляя о силе памяти, часто не решаются утверждать, что такая-то сцена или такая-то картина, которые удивляют нас, являются делом исключительно нашей силы воображения.
Что следует думать, например, о последнем наблюдении, вот каком: «Я листал в сновидении большой альбом с изысканными акварельными и гуашевыми рисунками, которые представляли собой довольно странную смесь: то памятник архитектуры, то образец вышивки. Памятники кажутся мне замечательными как их красотой, так и разнообразием их стилей. Образцы вышивки очаровывают меня гармонией цветов, как и оригинальностью рисунков. В частности, один из этих рисунков так мне понравился, что я иду просить у владельца альбома разрешения скопировать его, когда к моему великому сожалению я просыпаюсь».
В течение нескольких мгновений по пробуждении перед глазами моего ума ещё стоял этот