Специфика работы в МИДе – я имею в виду долгосрочные командировки по 3–5 лет, – конечно же, не могла не сказываться на характере и продолжительности нашего общения с коллегами. Бывало, работаешь в одном департаменте или отделе (а то и сидишь в одном кабинете) вместе несколько лет, а потом: «дан приказ ему на Запад, ей – в другую сторону», и жизнь разводит на годы, а то и на десятилетия.
Разные люди окружали меня. Дружил я с Володей Зимяниным (Вовка, ты сам просил написать про тебя – читай теперь!). Он работал в Историко-дипломатическом управлении, на 14-ом этаже высотки, а я – этажом выше. Обедать ходили в столовку вместе. Я ведь тоже когда-то работал в ИДУ пару лет; так что нам было, о чем поговорить. Коллеги к Володе относились неоднозначно – он же был сыном секретаря ЦК КПСС. Кто-то заискивал, кто-то завидовал и тихо ненавидел (может быть, и были основания, но мне не известные). Человек он для МИДа неординарный: горлопан, разгильдяй, чудак. Но я видел и ценил в нем не это: по сравнению с другими сотрудниками он был хорошо образован и начитан. Прекрасно знал литературу, музыку и сам играл на фортепьяно. Однажды он поразил меня тем, что знал таких джазменов, как Стефан Граппели (скрипач) и Джанго Рейнхард (гитарист) – инструменты не джазовые! Не думаю, что в то время кто-то еще в МИДе слышал о них, кроме нас двоих. А еще он был очень добрым человеком. Всем помогал, если просили: достать редкое лекарство, очки, дефицитную книгу. В то время со всем этим было трудно, а у него были возможности. Этим многие пользовались. Володя, так же как и я, обожал хорошую шутку и смешные анекдоты. Как-то за стаканом говорит: «Я думаю, что во мне течет кровь Достоевского, а никто мне не верит!» – «Вовка, я тебе верю!» – «Правда, что ли?» – «Конечно, ты ведь всем все „достаешь“!» После этого мне пришлось убегать – Зимянин страшен в гневе. Володя написал несколько книг, а за биографию Джавахарлала Неру даже получил какую-то литературную премию.
Сейчас он работает советником в Представительстве РФ при международных организациях в Женеве. Желаю ему здоровья, успехов в работе и долгих лет жизни.
Еще об одном коллеге и друге хотелось бы рассказать. Это Валентин Петрович Кабаненко. Получилось так, что виделись нечасто, но прошагали по жизни одновременно. Это он пригрел и окружил меня заботой в Эфиопии, «желторотого» стажера в 1960 году. Кроме него, его жены Нади и моего однокашника и однокурсника Игоря Овсянникова за два года работы в Эфиопии других друзей у меня не образовалось. Но будет несправедливо, если я не напишу о двух незаметных людях: звали их Уалля и Бэляй – они эфиопы. Уалля был шофером посольства (я с ним часто развозил по Аддис-Абебе посольскую почту – это была моя обязанность), а Бэляй работал дворником. Я с ними говорил по-амхарски, не вел себя надменно, часто угощал пивом. Когда я попал в госпиталь (сильно поранил ногу и ходил несколько месяцев на костылях), первыми, кто навестил меня в палате, были они. Однажды приоткрылась дверь, и на фоне белой стены появились две черные белозубые улыбающиеся рожицы: «Мистер Валерий, как дела?» – и втащили огромную гроздь бананов, весом, наверное, пуда два. Бананы отборные, «тигровые», в точечках и очень сладкие. Видимо, сперли у какого-то эфиопа-богача в саду. Разве такое забывается? Я потом неделю угощал бананами советских врачей и медсестер.
Валя Кабаненке долгие годы работал в странах Африки, а уже в 80-е мы оказались вместе в Риме: он – советник посольства по прессе, я – по культуре. Вместе работали, вместе выпивали. Наши сыновья дружат с детства, хотя и живут уже в разных странах. Когда мой Сергей бывает в Москве – первая встреча с Володей Кабаненке.
Внешне Валентин Петрович человек тихий и, вроде бы, незаметный. Но это для тех, кто его не знает. Помимо того, что он мастер составлять очень толковые аналитические документы, он обладает даром писать удивительно точные психологические эпиграммы и басни.
Всем нам в жизни встречались руководители, которые по молодости лет ведут себя со старыми опытными сотрудниками высокомерно, надменно, начальственно, в общем, по-хамски. Много таких выскочек появилось и в МИДе после козыревской перетряски кадров. Об одном из них басня В.Кабаненко. Думаю, и дедушка Крылов, и Михалков-старший оценили бы.
Щенок.
Случилось то, чего вам не понять:
Как, до сих пор и сам не представляю,
Щенок занюханный поставлен возглавлять
Весьма приличную собачью стаю.
А в этой стае – кобели и суки,
Прожившие уже немало лет,
Познавшие собачьи все науки
И повидавшие почти весь белый свет.
Отменный «сукин сын», однако, наш Щенок;
Нагадить норовит и укусить грозится,
Визжит, рычит, от иступленья взмок
И думает, что всяк его боится.
Мне все равно, из стаи ухожу,
Куда – пока и сам еще не знаю.
Перед Щенком паршивым не дрожу,
Но только очень жаль собачью стаю!
Вот такие у меня друзья: Валя – старше на пять лет, Зимянин – моложе на восемь. Я посередине, но мы близки по духу. С Кабаненко видимся изредка в гостях друг у друга или в МИДе на встречах ветеранов. Выпиваем понемножку, по-стариковски. Вспоминаем Африку и Италию. О «щенках» не вспоминаем. А помним многих. Из-за них некоторые дипломаты уходили из МИДа: одни не выдерживали, а другие кончали жизнь самоубийством. Об этом говорить не принято, но шепотом говорили. Я могу навскидку назвать десяток фамилий самоубийц, но не сделаю этого из уважения к родственникам. Двоих я знал близко, мы работали вместе. Мне их очень жаль: оба были приличными людьми.
Но, видимо, проблема выживания в социуме, в коллективе касается не только МИДа, она общечеловеческая. Есть властолюбивые люди, идущие для достижения своей цели по головам и трупам, молодые и старые. Как пел кумир моей юности, французский певец и поэт Жорж Брассенс: «L'age n'a rien a 1'affaire; quand on