Она выглядела угрожающей, особенно сейчас, ночью. Глаза светятся оранжевым, одета в серые лохмотья. Но у нее не было выраженных черт опасных искаженных: хищных движений, поисков жертвы, рыка и прочего. Ее движения выглядели ломаными, но скорее как у инвалида.
Мы медленно подошли к ней, включив фонарики. Тыквенная баба повернулась к нам, постояла пару секунд и подняла руку, указав на меня пальцем. Затем стала шарить у себя на груди рукой, будто в поисках чего-то. И достала очень потрепанный блокнот и рассохшийся карандаш.
Я пригляделся к ней. Ее лохмотья когда-то были лабораторным халатом. На нем было вышито «Лидия Леснова». И тогда я узнал ее. Одна из коллег Владлены. Она тоже пропала во время взрыва.
Я сказал об этом Гоше, пока Лидия царапала что-то карандашом в блокноте. Он ответил, что, видимо, Лидию кинуло в пространственную аномалию (в эпицентре их с первых секунд Пробоя было много), а выбросило тут, на поле, где она и влетела головой в тыкву.
Мы подошли и начали стягивать овощ с ее головы (хотя, формально, это, как и арбуз — ягода). Видно, бедняжка сама не могла снять, пыталась подойти к деревенским за помощью, а они в страхе разбегались.
Тыква была очень теплой, почти горячей. Когда мы, наконец ее сняли, то увидели лицо Лидии — изборожденное морщинами. Она, будто облегченно, выдохнула и упала на землю без признаков жизни.
Гоша осмотрел тыкву и сказал, что это, видимо, какой-то артефакт, который поддерживал в ней жизнь все эти годы. Потому что вряд ли у нее была возможность поесть.
Я поднял блокнот и увидел, что там написано:
«Ты не помнишь, а я знаю, что ты и где был в момент Пробоя».
Гоша взял у меня блокнот, положил в карман и сказал, что сам передаст в отдел. Все же у меня нет допуска к деталям происшествий. А я еще несколько минут стоял, остолбенев. Произошедшее и в целом было жутко, но меня выбило из колеи то, что я не «кто», а «что». Почему она так написала?
Мы добрались до домика старосты и вызвали группу зачистки. С ними же и доехали до города, они высадили нас у общежития.
Всю дорогу обратно я сидел будто в прострации. Определенно я знал и помнил, кто я такой. До Пробоя я был инженером-электриком на телебашне, а жил с Владленой в Научном Секторе потому, что она там работала и получила квартиру. Разве не так? Но где я был в момент катастрофы, я действительно не помнил. И ни разу об этом не задумывался за последние 15 лет…
Архив, если вы меня слышите, то мне нужна информация. Почему я не помню день Пробоя и не помню, где я был? Кто я?.. Или что я?
Отчет #16
С утра проснулся от странных раздражающих звуков. Сначала легкий стук, а потом дребезжание стекла. Оказалось, это кто-то бросал камешки в мое окно. На улице я увидел Михаила. Я кивнул ему, натянул штаны и свой растянутый свитер, спустился к выходу.
Он хмуро осмотрел мое лицо с синяками и ссадинами, загипсованную руку и протянул пачку папирос. Я с удовольствием взял одну. Затянулся и выпустил облачко густого, сизого дыма в воздух.
За талоны в магазине их не купишь. Ребята обменивают у фермеров. Неизвестно, где они взяли саженцы табака или что это было за растение. В горле от таких папирос изрядно першило, но альтернатив все равно не было. Хотя у меня в старой квартире должен был лежать блок, а то и два Мальборо. Но не буду же я снова прорываться в Научный сектор.
Сталкер ухмыльнулся и сказал, что если нужны сигареты на рынке, он познакомит меня с его тезкой, Мишей Обналом. Хитрым малым, который может достать все что угодно от иголки до крыльев Джиперс-Криперса (они существуют?)
Я рассказал Михаилу, что произошло в Научном секторе. Он покивал, ведь всем было интересно, почему со стороны Пробоя в тот день несколько часов громыхали аномалии.
Про кольцо я рассказывать не стал. Кольцо, кстати, всегда носил с собой, в кармане. После того обыска боялся оставлять его в комнате. Так ни разу и не надел.
Михаил посоветовал дать Бресту что-то ценное. Протянул мне небольшой фотоаппарат размером с зажигалку. На нем была маркировка ФСН-93. Он пояснил, что это значит фотоаппарат скрытного ношения 1983 года выпуска. Времен Холодной войны.
Сталкер пояснил, что я сейчас смогу снять фото каких-то интересных документов из аналитического отдела. Когда сделаю — он их проявит, чтобы я передал Бресту.
Хитрый какой. Все, что проявит — себе тоже скопирует. Хотя, получается, всем выгода — и мне, и Бресту, и группировке свободных Сталкеров.
Я едва успел поинтересоваться, с чего он взял, что я попаду в аналитический отдел, как к нам подошел человек в форме Министерства и передал мне бумагу. На которой было написано:
Приказ 8674/12
Перевод Германа Пысларь с позиции инспектора-фиксатора 7 разряда Департамента Наблюдений на позицию младшего аналитика в Закрытый Отдел на период временной нетрудоспособности.
И подпись полковника Варвары Дмитриевой.
Я хмыкнул: опять Гоша постарался. Он всегда мне помогал с подработками, чтобы хватало на хлеб с маслом. Подумал, что на всякий случай возьму с собой Зеркальный осколок из хроно-аномалии. Пусть он и показывает отражение того, что было всего 15 минут назад — это может пригодиться. А антигравитационными ботинками я так ни разу и не воспользовался. На работе рассказывали, что уже несколько человек цеплялись нога за ногу, подлетали метров на двадцать и разбивались. Сертификат отозвали.
Здание тридцатки (ЗО, закрытого отдела) было двухэтажной кирпичной коробкой с шиферной крышей. Когда-то выкрашенное в яркие цвета, сейчас оно сохранило только кусочки облупившейся краски.
Деревянные рамы с двойными стеклами. Где-то куски фанеры. На первом этаже — решетки. Над входом — козырек из ржавого металла, под ним — лужи.
Внутри — потертый линолеум желтоватого цвета. Стены покрашены до середины темно-зеленым, а выше — белым. Под потрескавшейся краской видна штукатурка.
Лампочки просто свисают на проводах. Двери кабинетов из дерева, с жестяными табличками, на которых название подразделений или фамилии владельцев. В холле — старая мозаика, частично отвалившаяся. На ней изображен кто-то из советских вождей, уже