Если смотреть шире, то Наппельбаум создал почти исчерпывающую портретную галерею деятелей Серебряного века. В ней оказались отражены все более-менее значимые фигуры ХХ века, все гении российской и впоследствии советской интеллектуальной элиты.
Знаменитый портрет Ахматовой, портрет-камея: энергичный поворот головы, почти скрывающий волосы пёстрый головной убор, веки опущены, пальцы слегка касаются бусин ожерелья. Ахматова – загадочная, таинственная, в облике её читаются и будущие беды, и всемирная слава. Сивилла Страны Советов. У Наппельбаума есть и другой портрет Ахматовой, на котором она выглядит не так царственно, как на первом. Здесь образ великой поэтессы более приземлённый, более народный. Лицо Ахматовой почти анфас, слегка растрёпанные волосы небрежно лежат на лбу, большие восточные глаза смотрят прямо на зрителя, тонкие пальцы подчёркивают бледность лица. Взгляд, полный любви и скорби. Потрясающий по силе воздействия документ эпохи.
Другого великого поэта – Пастернака – мастер снимал также неоднократно. Самые впечатляющие снимки – те, на которых Борис Леонидович изображён очень крупно. Внимание зрителя сосредоточивается здесь на необычных чертах модели и странных пропорциях лица, на горящих глазах, подчёркивающих неординарность личности.
Наппельбаум, когда снимал Пастернака, говорил: «Вас бы в бронзу, Борис Леонидович, или в мрамор». Лицо Пастернака и впрямь было выбивающимся из общего ряда и очень запоминающимся. Перед Наппельбаумом стояла непростая задача – показать не только поэта, но и человека. Это удалось ему в полной мере. Самое главное в этих портретах – акценты на выразительных глазах Пастернака, в которых видны знания о противоречивом мире, о внутренней сути любой живущей души. Провидческий взгляд, трагическая судьба.
Наппельбаум любил необычные лица, умел с ними работать. Прежде чем начать снимать, он изучал человека, наблюдал за ним, за его повадками, привычками, мимикой, жестами. Он пытался разгадать человека. Подмечая какие-то характерные черты облика, фигуры, движений, он вычислял всё, что казалось ему наиболее значимым, и пытался передать это на фото.
У него есть совершенно потрясающий снимок Мейерхольда. Снимок статичный, даже монументальный, но модель на нём полна движения. Очень экспрессивное изображение. Едва видный фрагмент белой рубашки, галстук в расфокусе и белые же пятна бликующего кожаного плаща. Воротник плаща поднят. Правый глаз снят нерезко; на левый, напротив, резкость наведена предельно чётко. Высвечены лоб, подбородок, кончик носа. Есть акцент и на петлистое ухо. А на фоне, словно вспышки огня, горят беспокойные белые пятна, сделанные кистью по негативу. Если не знать, что перед нами великий реформатор театра, крупнейший режиссёр с мировым именем, то можно подумать, что на фото изображён какой-то инфернальный персонаж, настолько дьявольский у него взгляд. Плотно сжатые губы, две вертикальные морщины на щеке.
Портрет писателя Б. Л. Пастернака. 1929 год
Портрет волшебный, завораживающий, притягивающий взгляд, настолько впечатляющий, что изображение преследует зрителя долгое время. По этому снимку видно, что Мейерхольд был ещё и большим актёром. На фото – цельный образ каких-то тёмных сил – хоть сейчас на сцену или в драматический эпизод трагедийного фильма. И конечно, в этом снимке опять эпоха.
Наппельбаум, как никто другой, мог и умел передать время, его немолчный гул – через лицо, с помощью лица – посредством взгляда модели, поворота головы или расположения рук.
Не менее значителен наппельбаумовский портрет Сергея Есенина. Однажды на собрание «Звучащей раковины» явились молодые поэты-имажинисты, среди которых был и Есенин. Привёл братьев по перу Павел Лукницкий.
Ида Наппельбаум предложила поэтам сфотографироваться, отвела их в студию, рассадила, создав красивую композицию, но тут появился отец и несколькими штрихами уравновесил кадр, сделал его более впечатляющим. Ида щёлкнула затвором несколько раз. Сохранился из этой небольшой серии лишь один снимок. Есенин на нём ничем не выделяется среди соратников. Спокойный, сосредоточенный взгляд в камеру, безвольно свисающая левая рука с перстнем на мизинце. Живость кадру придаёт неожиданная белая трость в левом нижнем углу, как будто внушающая некую тревогу. И конечно, фон со зловещими тенями и экспрессивными мазками по негативу.
Когда Есенин собрался уходить и надел шубу, Наппельбаум попросил поэта сфотографироваться отдельно. Тот не захотел раздеваться, а фотограф и не настаивал, думая, очевидно, что так снимок выйдет естественнее и живее. И снял поэта почти на ходу. На снимке лицо его расположено в три четверти, ясно читается диагональная композиция,и хорошо освещённая щека над ярко-белым воротничком самым очевидным образом перекликается с выбивающейся из темноты светлой рукой, в пальцах которой зажата папироса. Взгляд Есенина опущен, глаз не видно, он спокоен, сосредоточен, и, кажется, его ничто не волнует.
Портрет театрального режиссера В. Э. Мейерхольда
А между тем это последняя прижизненная фотография поэта. Совсем скоро его найдут в петле в гостинице «Англетер». И тут – невероятный зигзаг судьбы в жизни и творческой карьере Наппельбаума.
28 декабря 1925 года в ленинградской гостинице «Англетер» был обнаружен труп Сергея Есенина. Наппельбаум накануне снимал в Москве события XIV съезда ВКП(б) и его делегатов. Следующим днём он уже в Ленинграде, причём почему-то с девятнадцатилетним сыном Львом, фотографирует мёртвого Есенина в номере «Англетера».
Почему именно Наппельбаум? Ведь ему пришлось срочно покинуть Москву и мчаться в Ленинград. Почему с ним поехал сын? Очевидно, что это было сделано с ведома властей, иначе Лев там просто не смог бы появиться. Неужели в Ленинграде, в городе, где произошла трагедия, не нашлось местного фотографа, тем более фотограф был необходим криминальный, непосредственно связанный с органами? Власти знали, что Наппельбаум – портретист, не репортёр, не хроникёр, не следственный и не судебный фотограф, почему вызвали его? Эти вопросы дают волю утверждениям некоторых современных авторов, указывающих на связь Наппельбаума с чекистами. Ну и вообще смерть Есенина оставила по себе вопросов более, чем ответов. До сих пор исследователи и биографы поэта спорят – было это самоубийство или он пал жертвой заговора и насильственных действий.
Роль Наппельбаума в этом деле также до конца не ясна. Вместе с сыном он снял комнату отеля, в которой случилась трагедия, причём есть свидетельства, что предметы перед съёмкой переставлялись. Он снял также мёртвого поэта, лежащего на кушетке, уже более-менее прибранного, и наконец позже он сфотографировал Есенина в гробу.
В биографии Наппельбаума много тёмных пятен. Совсем не освещён, как уже отмечалось, пятнадцатилетний период жизни мастера в Минске после возвращения его из дальних странствий. Настораживают его тесные знакомства с сильными мира сего,