Мой взгляд тут же скользнул по её лицу: соблазнительно приоткрытые губы, тёмные глаза, в которых читалась странная смесь власти и участия. Она смотрела прямо на меня, не отводя взгляда, и это было одновременно и невыносимо, и порочно притягательно.
Её грудь оказалась такой же упругой и пышной, как я и представлял. Через ткань водолазки я чувствовал тёплое, живое тело. Близость стала почти невыносимой. Я чувствовал лёгкий, пудровый аромат её духов — что-то дорогое, с нотками сандала и ириски.
— Да… — выдохнул я.
Ощущение было ошеломляющим. Ладонь буквально горела, прижатая к этой податливой, но упругой плоти. Тепло от ее тела проходило через все слои одежды и разливалось по моей руке, достигая спинного мозга. Казалось, я чувствую каждую кружевную петельку ее бюстгальтера, каждое биение ее сердца под моими пальцами.
И этого оказалось достаточно.
Волна удовольствия накрыла меня моментально, и я начал кончать, выстреливая прямо на пол. Сперма пролетала мимо неё под аккомпанемент её тихих, одобрительных ахов и озорного, торжествующего блеска в глазах. Я кончал долго и обильно, стараясь при этом не смотреть ей в глаза от стыда, но не в силах оторвать взгляд от ее руки, все еще прижимавшей мою ладонь к ее груди.
Когда я пришёл в себя, она стояла с лёгкой, радостной улыбкой. Её рука всё ещё лежала поверх моей.
— Вот и хорошо, — сказала она, наконец отпуская мою руку и поправляя свой пиджак. — Теперь можешь спокойно работать. И… — она сделала паузу у двери, обернувшись, когда её рука легла на ручку, — это между нами, Алексей. Пускай это… — она взглянула на лужу спермы на полу, на мой всё еще напряженный член, а потом на меня прямо в глаза, — останется нашим маленьким секретом.
Когда дверь закрылась, я медленно опустился на унитаз. Мой член наконец-то успокоился, но в голове царил полный хаос.
Какого чёрта только что произошло? — лихорадочно думал я. — Почему она помогла мне? И была ли это вообще помощь? Какого чёрта только что произошло? — лихорадочно думал я. — Почему она помогла мне? И была ли это вообще помощь? Или это был какой-то изощренный тест, переросший в нечто неконтролируемое?
Я просидел так минут пять, блуждая в своих мыслях, затем умылся и привёл себя и пол в порядок. На душе было странно — смесь стыда, возбуждения и полнейшей растерянности.
Ну что ж, — подумал я, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Не знаю… можно ли произошедшее считать за интимный момент между нами, за какой-то первый шаг к чему-то большему…
Но, наверное, можно, да? Да и в целом… если честно… мне, млять, понравилось! — эта похабная мысль заставила меня снова покраснеть, но теперь уже с оттенком странной, виноватой гордости. — Да, меня будто использовали, подловили на слабости. Но, чёрт возьми, какая же у неё была потрясающая грудь!
И этот её похабный взгляд… радующийся потокам спермы, вырывающимся из моей головки… он… он был просто безумно возбуждающим!
Я вышел из санузла, всё еще чувствуя на ладони призрачное тепло ее тела и запах духов, смешанный с запахом моего позора. До прихода Алисы оставалось полчаса. Тридцать минут, чтобы попытаться собрать себя по кусочкам и хоть как-то подготовиться к следующему испытанию. Но как можно подготовиться к чему-либо после того, что только что произошло?
Эх, дядя Витя, прости меня грешного! Но, видимо, тут будет столько хуйни, сколько ты даже в самых своих смелых фантазиях не мог представить!
Глава 2
Хореография
Тридцать минут.
Тридцать долгих, мучительных минут я провел в состоянии, которое на медицинском языке можно было бы описать как «острая поствыбросовая астения, осложненная тревожным расстройством и когнитивным диссонансом».
Проще говоря, я чувствовал себя как выжатый лимончик.
Воздух в кабинете всё еще хранил сладковатый, пудровый шлейф духов Татьяны Викторовны. И, конечно же, запах моего собственного позора.
Я лихорадочно проветривал, размахивая полотенцем, как сумасшедший знаменосец. Каждая клетка моего тела помнила прикосновение к её груди.
Теплое, упругое, живое…
Я снова почувствовал предательский, щекочущий импульс в штанишках и судорожно тряхнул головой.
Нет, черт возьми, соберись, Орлов! — внушал я себе, расстилая свежую простыню на кушетке. — Ты — медик. Профессионал. Сейчас придет объект твоих тайных студенческих фантазий, и ты должен работать, а не пялиться на её… на её бедра!
Мысль о бёдрах Алисы Захаровой добила остатки моего спокойствия. Я представил эти ноги — длинные, с идеальной рельефной мускулатурой, которые в телевизоре казались недосягаемым произведением искусства. И вот сейчас они будут здесь, в метре от меня. Мои руки будут их касаться.
Боже, какой же я идиот.
Три года мечтал о женском внимании, а когда получил нечто большее, чем мог вообразить, — впал в панику.
Что вот вообще означал этот инцидент в санузле? Была ли это спонтанная помощь утопающему в море его же гормонов? Или это был тонкий, изощренный способ привязать меня и сделать своей игрушкой?
«Наш маленький секрет».
Фраза, которая отзывалась в ушах огненным эхом.
Я взглянул на часы. До прихода Алисы оставалось пятнадцать минут. Этого было более чем достаточно, чтобы окончательно сойти с ума.
Мое спасение пришло оттуда, откуда я не ждал — из глубин медицинского образования. Я сел на стул, закрыл глаза и начал мысленно прокручивать анатомию человека.
Не похабную, а самую что ни на есть научную: наружная поверхность подвздошной кости, крестец, копчик…
Сухие термины, и скучные схемы из учебника Грея — это был мой щит. Мой душевный анальгин.
К тому моменту, как дверь почти бесшумно открылась, мне практически удалось убедить себя, что я всего лишь бездушный биомеханический аппарат по устранению мышечных дисфункций. Почти…
Алиса Захарова вошла не как обычный смертный. Она вплыла. Дверь открылась, и в проеме возникла фигура в синем тренировочном костюме, который сидел на ней так, будто был создан по мерке парижским кутюрье. Рост под метр семьдесят пять, без учета коньков, которые она держала в руке. Серебристые лезвия блестели, как холодное оружие.
Ее волосы были белыми. Не седыми и не пепельными, а именно белыми, как первый снег, и заплетены в тугую, сложную косу, лежавшую на затылке тяжелым, идеально гладким жгутом. Они оттеняли ее кожу — молодую, нежную, которую хочется облизать, без единой веснушки. И на этом ослепительном фоне сияли ее глаза — холодные, пронзительные, цвета зимнего неба перед метелью.
Её глаза скользнули по мне, быстрые и оценивающие, и я почувствовал себя