— Иди домой уже, — сказал Орлов, возникая на пороге кабинета, — все равно, пока они пилят, работать невозможно. У меня от этого шума уже в ушах звенит.
— Сейчас затихли.
— Бой был нешуточный, но безрезультатный. Заказ не мой, я ничего не добился, но можно сказать спасибо, что работать они начали в воскресенье, думая, что у нас выходной.
— С муниципальными службами так всегда, — пожал плечами Гуров. Он и вправду понял, что, хоть, погрузившись в материалы расследования, он особо и не замечал шума, голова стала очень тяжелой и ватной.
— Муниципальные службы тут как раз и ни при чем, — ответил генерал. — Представь себе, у них частный заказ. Какой-то щедрый меценат то ли перепутал, то ли ему слишком сильно мозолил глаза наш фасад и два старых аварийных дерева, до опила которых все не доходили руки, и вот он и нанял этих хлопцев. Мало того, он сделал все это официально, то есть за еще большие деньги, чем мы с тобой можем только представить. Все оформлено, и даже специально сделали так, чтобы порядок у нас тут навели не в понедельник, а в воскресенье. Видишь, как ратуют меценаты неизвестные о работе нашей, — перешел на старомодный слог генерал.
— Да, значит, идем по домам, — сказал Гуров, на всякий случай прихватив с собой дело, и добавил: — Завтра с утра я в СИЗО, переговорю с Самойтой. — Генрих Самойта и впрямь остался в СИЗО и после вынесения приговора. Это случается сравнительно редко, все же бывает.
Орлов спросил:
— Крячко прилетел?
Гуров кивнул, раздумывая над тем, кому пришла в голову идея устроить это шоу с деревьями и помывкой фасада здания? Кто-то настолько хотел устроить шум?
Вечером отзвонился напарник, сказал, что да, искренне горел желанием прочитать все то, что написала Митрохина, но читать с телефона сложно, а он только из отпуска, звезды не рекомендуют сильно напрягаться в первые дни, а желательно вообще недели после возвращения.
Начинать понедельник с визита в один из столичных СИЗО… обычное дело для сыщика Главка. СИЗО находилось на станции метро «Октябрьское поле», про него ходили слухи, что там «мягкий климат», то есть многие осужденные в ожидании этапа были бы очень рады оказаться именно в этом изоляторе. Скорее всего, Самойта заплатил очень большие деньги и нанял очень зубастых адвокатов, чтобы оказаться там.
Даже комната для свиданий была больше похожа на рабочий кабинет. Полковник хорошо помнил, как выглядит Генрих Самойта и как выглядел раньше. И еще Гуров прекрасно знал, как выглядят люди, которые провели несколько лет в тюрьме. И кому еще предстоит отправиться по этапу. Лев поднял бумаги по делу, адвокаты подавали апелляции почти каждый возможный раз, плюс подали ходатайство о переводе в связи с тяжелым состоянием здоровья и прочее, и прочее… Мужчина, который сейчас сидел напротив полковника, был… совершенно не изменившимся, за исключением, наверное, того, что одежда на нем была все же слегка дешевле, чем та, к которой привык Самойта.
Слегка.
Для начала полковник поздоровался, сказал, что в связи с тем, что его адвокаты буквально не дают никому покоя, вот решено было поднять старое дело.
При этом Лев, изображая рассеянного сыщика, начал выкладывать из кармана разные предметы, не случайные, а те, что он достал из ваз в доме четы Самойта.
И среди них была та самая флешка, которая, к слову, не вписывалась в концепцию ни дома, ни жизни гламурной пары.
Генрих с интересом и легким безразличием посмотрел на флешку, которую показал ему полковник. Только потрогал ее пальцем и пожал плечами.
— А. Нашлась. А где была?
— В вазе с ключами, — ответил Гуров.
— Вот я дурак. Именно там и не поискал. Ну что поделать. Сглупил, теперь сижу, — развел руками Генрих. — Лена говорила, что она у нее. И что она видела доказательства.
— Доказательства чего? Скажите это сами, — заинтересовался Гуров, который на самом деле сейчас выиграл, хотя на руках у него не было ничего, кроме пары двоек… то есть флешки. Все-таки общение с этой Ядвигой, которая только за сегодня звонила ему уже два раза и засыпала вопросами и новыми мелкими подробностями ограбления, сильно повлияло на образ мысли полковника почему-то. Он стал думать слишком длинными и сложными фразами. Полковник не успел просмотреть, что на этой флешке, решив попробовать показать ее Генриху и выяснить, узнает ли. А оказывается, узнал.
— Да чего тут говорить. Мы с Ленкой поругались, потому что я ей изменял, вы же сами видели, на флешке есть все фото. И записи с камер, она даже не стала нанимать кого-то. Просто взяла записи с камер у дома. А я, идиот, забыл, что дал добро на то, чтобы поставить эти камеры по периметру. Поругались, — Генрих задумался, то ли подбирая слова, то ли вспоминая, — и я ее убил.
— Как?
— В деле же все есть.
— Есть, но, может быть, по прошествии лет вы хотите что-то дополнить. Ведь я так понял, что то, что вас до сих пор держат в СИЗО, а не отправляют на зону, хотя прошло уже три года, заслуга вашего очень хорошо оплачиваемого адвоката. — Гуров специально сделал небольшую паузу, чтобы дать понять осужденному, что он может сделать так, что по этапу его отправят буквально завтра.
— Со здоровьем у меня проблемы, начальник, — криво усмехнулся Самойта, входя в роль зэка, настолько быстро перестраиваясь, что полковник внутренне похлопал ему. Надо же, какие выдающиеся артистические способности.
— И что за проблемы? Нервишки пошаливают? — с притворным участием спросил Гуров.
— Сердце у меня оказалось больное. Нужно поближе к больничке быть. Лена тогда была очень груба. Она сама придумала, срежиссировала нашу сказку, мне оставалось только следовать ее сценарию. Первые годы, да, действительно была сказка. А потом она слишком увлеклась контролем. Понимаете, контролем над всем. Ни пылинки в доме, все предметы должны были быть на своих местах. Чашки повернуты ручками в одну сторону. Кровать застелена так, чтобы об натянутое покрывало можно было порезаться. Даже удлинители у нас все были только одного цвета, вида и размера. Продукты в холодильнике покупались и переливались или перекладывались в специальные контейнеры.
Вот мне и захотелось чего-то более… беспорядочного. Я не помню, что тогда произошло, врачи сказали, что это естественная защитная реакция мозга. Да, я ее убил, возможно, ударил, и не один раз. Помню, что адвокаты сказали, что два раза.