Гуров поблагодарил коллегу по цеху и заспешил в машину. Со всеми расспросами и поездками он чуть не забыл о Егоре, который вот-вот должен был освободиться после уроков. И мысленно себя ругал — вот она, помощь, не туманная справедливость, а конкретная забота о ребенке, который нуждается в поддержке. А ты со своим розыском наплевал на него. Он же не может сам добраться до дома! И мать его не ответит на звонок, потому что лежит в дурном сне после успокоительных таблеток, а отца больше нет, и он никогда не приедет за сыном в школу. Сейчас Лев Иванович — его единственный защитник.
Глава 14
В школу полковник Гуров все-таки опоздал. Еще издалека заметил, как Егор, тяжело раскачиваясь, спускается по ступеням, а в двух шагах снова идет Федька Попов. Через лобовое стекло он видел, как Егор захлебывается от слез, а потом поворачивается и кричит что-то своему обидчику.
Льва накрыла волна ярости. Он вылетел из машины и ринулся к мальчишкам огромными шагами, на ходу выкрикивая:
— А ну, отвали! Отойди от него!
Федор от окрика вздрогнул, дернулся в сторону.
Вдруг за спиной Льва раздался раздраженный крик:
— Чего прицепился к моему сыну?
Гуров уже добрался до ступенек, положил руку на плечи Егору и только тогда обернулся на крик. На все той же парковке у старой, замызганной иномарки багровел обвисшими щеками мужчина в темной куртке. Он сжимал кулаки, но не двигался, не делал шаг, только хрипел и тяжело дышал, будто разъяренный бульдог.
— Это вы мне? — Лев не сводил с незнакомца глаз и спокойно шел на него.
Они прошли метры до ворот и ступили на парковку.
— Иди к машине, Егор. Садись, я сейчас подойду.
Мальчик оглянулся на взрослых и направился все-таки к машине.
Гуров шагнул поближе к мужчине:
— Федор Попов ваш сын?
Тот ощерился:
— Не твое дело.
Он отвечал дерзко, но по его бегающим глазкам Гуров видел, что мужчина боится его. Как собака, которая хочет укусить, но знает, что ее за это накажут. Она показывает зубы и одновременно пригибается к земле.
— Объясните сыну, что не стоит ему доставать Егора. Либо придется обратиться к школьной администрации.
Щекастый отрезал:
— Сами разберутся, на то они пацаны, а не девки, чтобы сопли жевать, — и нырнул внутрь машины.
Но Гуров навис на открытой дверцей:
— Не разберутся. Еще раз повторяю, хоть на шаг ваш мальчик приблизится, скажет хоть слово, и разбираться буду я.
— А ты кто такой-то, кто такой. Нашелся разбиральщик, вон иди разбирайся во взрослых делах, а не к соплякам лезь, — пробурчал мужчина и потянул дверцу на себя.
Лев продолжать бессмысленный спор не стал, он видел, что мужчина напуган и сейчас все разговоры, просьбы и обвинения вызывают лишь агрессию. Лучше выяснить у Егора, что же произошло и насколько серьезный конфликт.
Опер сел в машину, где, тихо всхлипывая, все еще плакал мальчик. Спросил, наблюдая в лобовое стекло за семейством Поповых:
— Что случилось? Он обижал тебя?
— Нет, нет, — захлебывался слезами мальчик. — После того как папа дал пощечину его отцу, а потом наказал его, как собаку, он его просто отхлестал, Федька меня не трогает.
Лев наблюдал, как медленно и неохотно тащится к отцовской машине Федя. Плелся, понурив голову и пиная при каждом шаге свой рюкзак.
Когда мальчишка тоже сел в машину и иномарка, фыркнув, унеслась от школы прочь, Гуров повернулся к Егору, протянул ему салфетки из бардачка:
— Расскажи, что случилось.
— Вы знаете! — вдруг выкрикнул Егор хриплым ломким голосом. Так кричат, когда не хватает дыхания и грудь забита болью, которая застряла едким, колючим комком.
— Вы врете про командировку! Папу убили! Его взорвали в машине! Мне сказал это Лопухов из шестого класса, и все это знают! А вы все лжете!
И разрыдался снова горько, бурно, задыхаясь от огромного горя, которое накрыло его с головой. Через слезы он всхлипывал, выпаливая обрывки фраз:
— Он рассказал мне! А Федька хотел ему двинуть! И он… потом шел за мной. Он сказал, мне жаль, он… еще хотел… а я… не мог… слушать, что папа… умер. Нет! Я крикнул ему… но он не виноват… Нет!
А Гуров вел машину как в тумане, от слез ребенка у него сжималось все внутри и накрывал такой гнев, что все перед глазами окрашивалось в багровые оттенки. Ему хотелось выйти и кого-то ударить, наказать за страдания этого мальчика на заднем сиденье. Но кого?! Он так и не узнал за сегодняшний день, а ведь это все, что он может для него сделать. Даже уберечь от школьных хулиганов, которые так безжалостно окунули его в горе, не смог…
Полковник Гуров не стал заезжать на парковку возле дома — на жуткий пустой прямоугольник в желтых лентах. Он остановил машину в начале жилого комплекса и обернулся назад — Егор лежал навзничь с закрытыми глазами, он спал, не выдержав груза, свалившегося на него. И во сне кривил лицо, протяжно всхлипывал, проживая свое первое взрослое горе.
Опер приноровился и взял его на руки, подхватил палку и рюкзак. Зашагал по асфальтовым тропинкам к многоэтажке. Внутри у мужчины все клокотало от злости и боли. Это самое отвратительное в его профессии — не мертвые жертвы и не наглые преступники, а вот такие слезы близких. Когда боль еще не стала привычной, а оглушает и накрывает как волна, не давая дышать, видеть, думать.
В квартире оказалась открыта дверь, со стены снова смотрела в застывшей радости семья Юрцевых. Но мать не спала, она кинулась к Егору:
— Что с ним?
— Спит, наплакался и уснул, — объяснил сыщик. Он пронес мальчика в его комнату, подождал, пока мать укроет его пледом. И лишь потом представился:
— Вы простите, что я вмешался. Я — полковник Гуров, коллега вашего мужа, заехал узнать, какая помощь вам нужна. И… отвез Егора в школу, мне показалось, что ему будет лучше там сегодня. Но там… дети рассказали о смерти отца. Простите, я не подумал, что так может произойти.
Женщина