Немного пролил свет на этот вопрос голос Аниной мамы:
— Господин староста, это вот, господин ефрейтор пожаловал. Хочет вот узнать… э-э… не нужно ли чего?
— Что? — взревел явно нетрезвый голос. — Ты ж к нам только-только жаловаться прибегала, что твою дочь украли. А теперича что — защищаешь? — После этого мужик обратился к Сергею. — Ну, господин ефрейтор, говори, куда Аньку девали? И учти, я господину бургомистру завтра буду звонить и жаловаться! Поэтому не смей мне врать. Что с девкой? Попользовались ужо? А теперь, что, сюда нос сунули? И Гальку, значить, себе для утех забрать захотели? А⁈
— Я плохо русский — говоритъ! — буркнул Сергей, вероятно, пытаясь потянуть время, чтобы понять, как действовать дальше.
Я знал этот его тон — чуть натянутый, но вполне твёрдый. На моей памяти, он никогда не терялся, но сейчас, похоже, ситуация застала его врасплох. Да и любого бы застала…
Однако из того, что уже произошло, я мог сделать как минимум ещё один вывод: так как сразу младший лейтенант не предпринял никаких спешных действий по нейтрализации незваного гостя, можно было предположить, что тот был не один.
А между тем староста произнёс:
— Ну, тогда поясни мне, что ты тут делаешь, ефрейтор.
— Нэ ефрейтор, а госпатин ефрэйтор! — повысив голос, постарался взять инициативу Сергей. — Я приехать сюда, чтобы взять мать и брата девки и отвезти, куда сказано. У меня приказ!
«Молодец! Хорошо держится. И почти не соврал», — подумал я, подлетая наконец беспилотником к деревне.
С высоты в сто метров всё выглядело тихо и мирно, но это было то самое коварное спокойствие, которое всегда предшествует буре. Рядом с домом никаких повозок или машин, кроме той, на которой приехал напарник, замечено не было, равно как и полицаев. А это означало, что все, кто прибыл со старостой, находились внутри.
Поднял дрон чуть выше, залетел за соседний сарай, а потом осторожно снизился, чтобы лучше рассмотреть окна. Почти сразу нашёл нужное.
В помещении большой горницы, кроме Кудрявцева, матери Анны и мальчугана, было ещё три человека. Посредине — вероятно, староста. Лет под шестьдесят, с красными, мутными глазами и густой седой бородой, из которой торчали жёлтые клочья табака. Предатель был пьян до такой степени, что даже через микрофон передавалось ощущение мерзкого перегара.
По бокам от него стояли с винтовками за плечами два полицая. Молодые, но уже с лицами, на которых отпечаталось то, во что превращает человека власть без совести. Щёки заплыли жиром, глаза наглые, блестящие. Оба в замасленных шинелях, из-под которых виднелись грязные воротники.
Аня, наблюдая за происходящим на экране, сжала кулаки так, что побелели пальцы.
— Это Юрка и Мирон, — прошипела она. — Тот, что слева — Мирон. Это он всё меня домогается — проходу не даёт. Гад, фашистский прихвостень, как и его отец и брат. И как только таких земля носит⁈
Я видел, как в её глазах на миг блеснули слёзы, но она сдержалась.
А между тем староста, услышав, что сказал Сергей, наморщил лоб и потеребил бороду.
— Что-то не пойму я тебя, господин ефрейтор. Ты ефрейтор и Ганс ефрейтор, так чего ж он не сам приехал, а тебя послал? Иль ты у него на посылках бегаешь?
— А ну молчать, сволочь! Как разговариваешь с немецкий унтерофицир⁈ — тут же зарычал напарник делая всё что должно было соответствовать его роли.
В его голосе зазвучала та самая сталь, которую я уже знал по предыдущим операциям. Теперь он не играл — он постарался жить этим образом.
Староста отшатнулся. В комнате повисла тяжёлая пауза.
— Да молчу я, молчу, — тут же пробурчал бородач, примирительно поднимая руки. — Просто странно это… форма-то у вас с Гансом считай что одинаковая. И пуговица даже та же самая, что Маруська подшивала. Только вот не было у Ганса дырки в кителе прям посредине груди. — Он прищурился, словно лисица, что чуяла капкан, и крикнул: — Сынки, на прицел его! Это не немец!
Стоящие рядом полицаи мгновенно вскинули ружья. Щёлкнули затворы.
— Ви ошибаться! И будите ответить за это безобразие! — попытался продолжить играть свою партию Кудрявцев.
— Ответим, ответим. Только не перед тобой. — Староста хмыкнул, а затем шагнул вперёд. — Ты кто? Чёта лицо у тебя знакомое! А ну… — он чуть наклонил голову и через мгновение вскрикнул: — Ба! Да это ж убёгший красный! Значит, пригрела его, — перевёл взгляд на женщину и прищурился, — да, Галина Ивановна⁈
— Да ти шо, батя, — не поверил один из сыновей. — Неужто и впрямь он⁈
— А ты сам погляди, Мирон! Это ж тот, кого мы в сарае держали! Разве не помнишь⁈ А я вот на память не жалуюсь! Я его морду запомнил — вишь, как глазами зыркает! Не любит он нас, не любит!
— А за что вас, тварей — предателей своего народа, любить⁈ — явно поняв, что раскрыт, с презрением процедил Сергей. — Гниды вы, а не люди!
— Батя, точно — он! — удивлённо прошептал второй сын.
— А я что вам говорил⁈ У меня-то глаза есть, хоть и с похмелюги, — усмехнулся староста и обратился к Кудрявцеву. — Значит, сбёг ты от нас, убил Анькиного ухажёра и теперь к матери пришёл? Хочешь её тоже увести к Аньке⁈ — И тут он зарычал: — А ну, говори, где девка⁈
— Не твоё дело! — в ответ презрительно проскрежетал разведчик, и я увидел, как он незаметно опустил руку и пододвинул её к карману, в котором лежал трофейный пистолет системы Люгера.
Однако главный полицай это тоже заметил.
— Но-но! Не балуй! — прошипел он и, покосившись на своих сыновей, дал команду: — Вяжите его, сынки, сейчас допросим как следует и узнаем, кто помог ему сбежать. Хотя… — он повернулся и посмотрел на мать Анны, — да тут и думать нечего. Что дочь комсомолка за красных, что мать от неё недалеко ушла — тоже коммуняка, поди. Давно надо было вас