Я посмотрела на Рэйвена.
Он спал. Лицо его изменилось неузнаваемо. Исчезла маска страдания. Разгладилась скорбная складка у губ. Черные вены исчезли без следа, кожа приобрела здоровый, хоть и бледный оттенок. Он выглядел моложе. Беззащитнее. Красивее.
Сейчас он не был Герцогом или Генералом. Он был просто мужчиной, которого я спасла.
И который только что поцеловал меня так, что у меня до сих пор горело все тело.
— Что мы наделали... — прошептала я, закрывая глаза.
Я чувствовала изменение. Внутри меня, там, где жила моя магия, появилась новая нить. Тонкая, пульсирующая, ледяная, но не холодная. Она связывала меня с ним.
Мы обменялись магией. Теперь он — часть моего Сада. А я — часть его Пламени.
— Он будет спать сутки, — сказал Казимир, осторожно потыкав Герцога пальцем. — Теперь он здоров. Ты его вытащила с того света, хозяйка.
Я посмотрела на пустую чашку, где еще недавно была «Алая Королева».
— Я знаю.
Я с трудом поднялась на ноги. Поправила измятое бархатное платье.
Мне нужно было уйти. Спрятаться. Прийти в себя.
Я взяла плед и укрыла Рэйвена до самого подбородка. Моя рука на секунду задержалась над его волосами — черными, жесткими, теперь растрепанными. Мне безумно захотелось погладить их.
Я отдернула руку, как от огня.
— Спи, Рэйвен, — прошептала я. — Набирайся сил. Завтра они тебе понадобятся. Потому что завтра я выставлю тебе такой счет за лечение, что ты проклянешь тот день, когда решил не умирать.
Я развернулась и пошла к двери, чувствуя на губах сладкий, терпкий вкус вишни и предательства.
За окном стихала метель. Впервые за неделю небо над «Черным Утесом» начало расчищаться, открывая яркие, холодные звезды.
Дом вздохнул и затих, охраняя сон своего непутевого хозяина и своей истинной хозяйки.
Глава 10
Я проснулась не в своей постели, а в кресле у камина, укутанная в колючий шерстяной плед. Шея затекла, во рту был странный привкус — сладкий, металлический, вяжущий. Вкус вишневой магии и чужой крови.
Первые секунды я просто моргала, глядя на потолок, где в утренних лучах, пробивающихся сквозь плотные шторы, танцевали пылинки. В голове было пусто и звонко, как в пустом колоколе.
А потом память обрушилась на меня лавиной.
Ночь. Холод. Рэйвен, умирающий на моем полу. Вкус его ледяных губ. И тот поцелуй — жадный, отчаянный, выжигающий душу.
Я резко села, сбрасывая плед. Сердце тут же пустилось в галоп, словно я пробежала марафон.
Мой взгляд метнулся к дивану.
Он был пуст.
Смятые простыни, сбитые подушки — следы борьбы человека с собственной смертью. Но самого Герцога не было.
— Сбежал? — прохрипела я. Голос спросонья был низким и чужим.
— Не сбежал, хозяйка. Осматривается.
Голос Казимира донесся с каминной полки. Домовой сидел там, болтая ногами в полосатых чулках (сшитых мной из старых рукавов), и грыз сухарь. Вид у него был довольный и хитрый.
— Живой? — спросила я, потирая виски.
— Живее всех живых, — фыркнул Казимир. — Встал с рассветом. Походил по комнате. Потрогал стены. Посмотрел на тебя спящую... долго так смотрел, я уж думал, будить начнет. Ан нет. Вздохнул тяжело, рубашку натянул и ушел наверх, в ванную. Вода там шумит уже полчаса. Отмывается от грехов, наверное.
Я выдохнула, чувствуя странную смесь облегчения и разочарования. Он не сбежал. Он здесь. В моем доме. Моется в моей ванной.
Я посмотрела на свои руки. На запястьях все еще чувствовались фантомные следы его пальцев — жестких, горячих.
«Что я наделала? — подумала я, вставая и разминая затекшую спину. — Я спасла своего врага. Я дала ему оружие. Теперь он здоров, полон сил и знает мой секрет».
Но жалеть было поздно. Я — агроном. Если дерево посажено, его надо растить или выкорчевывать. С Рэйвеном придется... взаимодействовать.
— Мне нужно переодеться, — сказала я сама себе. — И привести себя в порядок. Я не собираюсь встречать его в мятом платье и с гнездом на голове.
Я метнулась в свою комнату, стараясь не шуметь. Бархатное бордовое платье, вчерашний символ моего триумфа, теперь казалось неуместным. Слишком пафосным для утра, слишком напоминающим о том, что случилось ночью.
Я выбрала простое, но добротное платье из плотной шерсти цвета слоновой кости. Оно было теплым, удобным и, что немаловажно, с высоком воротом, скрывающим шею. Надела поверх него свой любимый рабочий передник с вышитыми вишенками на кармане. Волосы заплела в тугую косу.
— Так-то лучше, — сказала я отражению. — Ты хозяйка поместья, Алиса. Деловая женщина. А не романтическая героиня, которая тает от поцелуев.
Спустившись на кухню, я первым делом проверила печь. Огонь горел ровно. Тесто, поставленное с вечера на опаре из «Медовой вишни», поднялось пышной шапкой, грозясь убежать из кадушки.
— Казимир, доставай сковороды, — скомандовала я, завязывая тесемки фартука потуже. — Будем печь блины. И варить кофе. Нам нужно много энергии.
— Кофе? — оживился домовой. — Тот самый, черный, горький, от которого глаза на лоб лезут?
— Он самый. У меня осталась последняя горсть зерен из пайка Гролла. Сегодня особый случай.
Через двадцать минут кухня наполнилась ароматами, от которых даже мертвый бы воскрес. Запах жареного теста, топленого масла, сладкой ванили и крепкого, терпкого кофе. Я работала быстро, привычными движениями наливая тесто на раскаленный чугун.
Шшш-пшш... — пела сковорода.
— Доброе утро, леди Алисия!
Стук в дверь черного входа заставил меня вздрогнуть.
Я обернулась. На пороге, стряхивая снег с плеч, стоял лейтенант Даррен.
Он выглядел как иллюстрация к сказке о добром молодце. Высокий, румяный с мороза, с открытой, сияющей улыбкой. В руках он держал деревянный ящик с инструментами.
— Даррен! — я искренне обрадовалась. Его нормальность была как глоток свежего воздуха после удушающей драмы с Рэйвеном. — Проходите! Вы как раз вовремя. Блины с пылу с жару.
— Я вообще-то по делу, — смутился он, но носом потянул воздух так жадно, что стало ясно: дело подождет. — Вы просили полки в оранжерее поправить. И ящик для рассады привез, как заказывали.
— Полки — это святое. Но сначала завтрак. Война войной, а обед по расписанию. Садитесь.
Даррен снял полушубок, оставшись в форменном кителе, который ладно сидел на его широких плечах. Он был красив той простой, понятной мужской красотой, которая обещает надежность, а не эмоциональные качели.
Мы сели за стол. Я поставила перед ним стопку