— Убирайтесь вон. Дайте помереть спокойно.
Подали карету. Уехали лекари. Тихо стало в доме, все ходили на цыпочках. Тогда и пришел мужичий лекарь Матвей. Его жена и помощница Екатерина наготове встала у дверей в покои. Матвей проговорил:
— Дозволь, барин, облегчить страдания твои по разумению, кое я волей родителя твоего получил от московских учителей. Памятуя доброту родителя твоего, не можно мне не оказать помощь родному сыну его.
Слова смиренные и тихие вселили в Гагарина новую надежду. Разрешил:
— Валяй, мужик.
Принял Матвей команду.
Дворовые слуги поставили перед креслом ушат с водой. Над креслом соорудили полог из полотняных простыней. Поверх накидали одеял. Перенесли барина в кресло, под полог. Принесли раскаленные камни, положили их в воду. В первый миг и вовсе перехватило у барина дыханье. Потом словно вата ушла из легких, и в горле прорвалось, прочистилось. Задышал он часто, и в пот его ударило. А горничные грели у печи сухие простыни, одеяла пуховые. И вот по команде лекаря сдернули мокрый от пара полог, разом обтерли князя, запеленали во все сухое и горячее, перенесли его с кресла на кровать. А Матвей заговорил ласково и убаюкивающе:
— Лежи, барин, лежи добрый. При тебе мы. Что понадобится, попроси тихо-тихо. Услышим тебя…
Барин дышал и дышал, словно наслаждался, что может это делать свободно. Потом уснул.
Проспал до следующего полудня. Открыл глаза. Смотрел в потолок. Наверное, вспоминал, что и как было. Потом блаженно улыбнулся. Позвал:
— Матвей…
— Я здесь, барин.
— Спасибо. Исцелил. А я уж думал, все. Курносая мне у изголовья привиделась.
— Уставший ты был весь, с заграницами этими. Вот простуда в тебя и вцепилась крепко.
— Будь теперь при мне, — приказал князь.
Матвей и Катя получили каморку при барском дворе. Там они и жили. Мужики и бабы по-прежнему ходили к ним и несли хворых детей по-прежнему. Попреков за это княжескому исцелителю не было.
Царский подарок
У Гагариных росла дочка — погодочка одной из дочек лекаря. Господа разрешили девочкам водиться. Тем паче Катя вести присмотр за детьми умела. Девочки сдружились. Они не понимали еще, какая пропасть разделяет их.
Во многом не разбирались и Матвей с Катей. Объявил князь, что сам царь будет проезжать поблизости, — приняли эту весть с благоговением.
На царском пути соорудили арку. Украсили ее цветами. Помещики со всей округи съехались к ней. Допустили и крестьян поглазеть на царя-батюшку и царицу-матушку. Распорядились, конечно, чтобы тех в толпу поставили, кто обличием поприятней, статью не урод. Царь-батюшка должен видеть народ свой в благоденствии, здравии и в счастье процветающим.
Матвей и Катя под эти требования подходили.
«До бога высоко, до царя далеко»… А тут вот он, царь! Да не один, а с матушкой-царицей! А с ними свита, гвардейцы. Кареты, коляски, кони; сверкают раззолоченные сбруи, одежды, награды, ленты, парча, атлас, бархат, тонкие сукна, муар, золото, камни… Пресвятая дева Мария! То ж сами боги снизошли с небес, дабы почувствовал темный люд свое полное ничтожество! А какие несокрушимые силы за ними! Гвардейцы-богатыри на мощных конях. Такой зверюга один всхрапнет, двинет грудью и табун крестьянских лошадок повалит. Попадали ослепленные люди на колени, лбами бух в землю.
— Не гневись, батюшка!
— Заступись, матушка!
Скромность не дала Кате пробиться в первый ряд. Росточком она не удалась, вот и тянулась из-за спин на цыпочках. Не поняла, как все впереди повалились, так и замерла с широко распахнутыми глазами, прижатыми к груди ладонями. Видела, будто сон: струится перед ней подавляющий разум золотой божественный сонм.
Вдруг ее подхватили под локти. Зашептали в трепете: «Сама зовет! Тебя зовет!».
Что могла она видеть, понять, запомнить? Оступилась ли, подтолкнул ли кто? Только очутилась она на коленях перед куском атласа, из-под которого выглядывал переливающий перламутром носок туфельки. А сверху прожурчал воркующий голосок:
— Не робей, красавица… — и: — какие прелестные есть у нас крестьяночки, — потом приказ кому-то: — Справьтесь о ней.
На утро вызвал князь Матвея и Катю в кабинет.
— Поздравляю. Царский подарок жене твоей, Матвей. — Гагарин дал отрез тонкого сукна, кисеи на рукава да муаровые голубые ленты да стеклянное яичко, в котором виделся лик Христа.
— А это от меня. — Князь подал Матвею бумагу. То была «Вольная». Муж и жена перестали быть собственностью господина.
Слух о подарке царицы разнесся далеко. А с ним и молва: царь-то с царицей добрые, справедливые. В плохом житье народа не они виноваты. Приспешники их, жадные и обманные, — вот кто виноват. Многие так по глупости думали.
Потом была холера.
Матвей и Катя приказывали засыпать грязные места известью, заливать карболкой. Учили людей чистоплотности. Не боялись приходить к больным.
Холера отступила, но сам лекарь не уберегся от какой-то другой хвори. Он и когда-то исцеленный им барин скончались в одночасье.
Наследникам Катя оказалась не нужна, как не нужна и ее Нюра недавней подружке — отпрыску гагаринскому. Чуть подросла та и поняла: мужицкая девчонка ей, княжне, не пара.
Собрала Екатерина Николаевна сбереженное про черный день, забрала дочек и съехала с барского двора. Поселилась она в той самой Заборовке, где когда-то жил и женился на бездетной вдове Георгий Иванович Голиков. Купила Екатерина Николаевна маленький домишко, стала понемногу зарабатывать на жизнь врачеванием, единственным ремеслом своим, да растить детей.
Георгий Голиков в ту пору нес нелегкую солдатскую службу.
Служит солдат
Особо трудно было служить первые пять лет. Они были посвящены муштре и воспитанию полного повиновения.
— Выше морду! — и бах фельдфебель кулачищем в подбородок, чтоб голова держалась прямо. — Повтори приказ!
А приказ был длинный и сказан скороговоркой. Запинается солдат.
— Слушай ухом, а не брюхом! — Бах! В ухо, чтобы помнил, где оно.
— Ты кто?
— Я есть скот.
— Молодец! — хвалит фельдфебель. Очень было ему важно, чтобы забыл солдат, что человек он.
Георгию служилось все же полегче, чем многим. После женитьбы он носил сапоги, а не лапти и умел наматывать портянки. А как же били тех, кто в первом походе натер ноги! Многие зубов не досчитались.
И ружье Георгию не казалось тяжелым. «Артикул» он выкидывал легко и умело. Постепенно и другие обкатались. Идут за офицером бодрым строем по городу и поют с лихим присвистом:
Царь — он добрый и богатый,
Спосылает деньги нам!
Офицеры ж наши — хваты,
Забирают все