На прошлой неделе один мой друг в посольстве по имени Пол Рэнкин отправился в отпуск. Уезжая, он поручил мне заботу о своем огромном рыжем бульдоге, которого зовут Уинстон. Я не возражал; пес выглядел пристойно. Но Уинстон – не просто старый пес. Он туп, похотлив, сварлив, постоянно кряхтит, похрюкивает и пускает слюни. Пол сказал, что если брать его на ночь к себе в комнату, то больше ему ничего не надо; он, конечно, храпит, но храп его благозвучен и навевает сны. Итак, в первую ночь Уинстон спал в моей комнате. Он храпел, кряхтел и производил множество других громких звуков, так что поспать мне не удалось.
Утром я взял его с собой в посольство и усадил у себя в кабинете. Там он принялся непрерывно и с похвальным рвением портить воздух. Один раз пришелся на тот момент, когда я диктовал секретарше, и мне пришлось немедленно выставить его, чтобы она не подумала, будто это я. Но он настойчиво скребся в дверь, поэтому пришлось его снова впустить и открыть все окна. Весь остаток дня он методично и умиротворенно пердел, а я мерз под открытым окном. Однажды, вернувшись в кабинет, я застал его сидящим у меня на столе, среди бумаг с грифом «секретно» и алых папок с буквами G.R. [5], вытисненными золотом.
Тем вечером я был зван на ужин к кронпринцу Улафу [6] и его Марте в норвежском посольстве и оставил Уинстона в машине. Когда ужин закончился, я извинился и сказал, что должен пойти выгулять Уинстона и дать ему возможность вволю пописать. Они сказали: «Приводите его сюда». Я сказал: «Он пердит; кроме того, он нахал и лишен уважения к королевским особам». Они сказали: «Приводите его сюда». Я его привел, и в продолжение вечера он слонялся по залу, бросая непристойные взгляды в сторону кронпринцессы, и украдкой рыгал. Воздух испортил он, впрочем, всего однажды, и все подумали на норвежского посла. Посол был сконфужен.
Приехав домой, я запер его на кухне. Посреди ночи он вышиб дверь, предварительно сделав лужу на полу, помчался по лестнице на второй этаж и обильно и решительно опростался прямо на мой розовый коврик в ванной. В эту ночь я тоже не спал.
Следующий день в посольстве прошел так же, как и предыдущий. Вечером я ужинал с Карлушем и Марией Мартинш, бразильским послом и его женой, и взял пса с собой. Карлуш – известный ценитель еды и вина, но Уинстон, лежащий под столом, отбил у него способность чувствовать как букет вин, так и аромат блюд. Единственное, что он мог обонять – это вонь, которую непрестанно производила эта дрянная собака. После ужина Карлуш заметил: «Уинстон делает много плохого запаха, да?» Я сказал, что да, несомненно, потому что у пса запор. Следующим утром, в полном отчаянии, я отвез его в роскошный и очень дорогой приют и велел им заботиться о нем до приезда хозяина. Никогда не заводи бульдога.
Работы много, как всегда.
Всех очень люблю
04
Она не ливер
Александра Китчин по прозвищу Экси родилась в 1864 году в семье настоятеля Дарэмского собора преподобного Александра Китчина и его жены Элис. С раннего возраста Экси, и немного реже ее братья Герберт, Хью и Брук, и сестра Дороти Мод Мэри, позировали для фотографических портретов старинному другу их отца Чарльзу Доджсону, лучше известному под псевдонимом Льюис Кэрролл. Кэрролл снимал всех Китчинов, но именно Экси разделяла его чувство юмора, как видно из этого письма, полученного ею в девятилетнем возрасте.
Льюис Кэрролл – Александре Китчин
21 августа 1873 г.
Крайстчерч-колледж, Оксфорд
21 августа 1873 г.
Моя милая Экси!
Бедные, бедные Хью и Брук! Или ты забыла, что у тебя трое братьев? Почему же им не позволено выбрать для себя снимки? Я, между прочим, сказал «детям», а не «ребенку». Впрочем, допускаю, что с твоей точки зрения они больше не дети, а дети только вы с Гербертом – а они два маленьких старичка. Что ж, может быть, так оно и есть, и в таком случае фотографии им ни к чему; но выглядят они, признаюсь, очень молодо.
На следующий день после твоего отъезда я шел мимо твоего сада и увидел в нем маленького мопса, который поглядел на меня, задрав нос. Я подошел к нему и сказал:
– Смотреть на других, задрав нос, не очень-то вежливо!
Тогда его глаза наполнились слезами, и он ответил:
– Я задираю нос не на ваш счет, сэр! Я делаю это лишь для того, чтобы не расплакаться!
– Но почему же ты плачешь, маленький мопс? – спросил я.
Бедный пес утер глаза лапой и сказал:
– Потому что эк…
– Ты, стало быть, не выдержал экзамен?
– Нет, – сказал пес. – Потому что экс…
– Ах, значит, экстравагантность твоя тебя погубила? Пусть это будет тебе уроком. Расходы необходимо ограничивать половиной пенни в год!
– Нет, – сказал пес. – Дайте же мне договорить. Потому что Экси, моя дорогая Экси, больше не со мной!
– И что же с того? – сказал я. – Она же девочка. Она не ливер, который всегда подают тебе на обед!
– Нет, – сказал мопс, – она не ливер.
– Отвечай мне честно, – потребовал я. – Экси тебе дороже или же ливер?
Пес подумал минутку, а потом сказал:
– Она, как я и упоминал, моя «либер Экси»; вам ведь известно, что lieber значит «дорогой» по-немецки. Но ливер мне все-таки дороже!
Вот такой интересный у нас вышел разговор! Дай мне знать, какие снимки выбрали себе Хью и Брукс, и передай мой привет им и Герберту; но ма-аленький кусочек привета можешь оставить себе.
05
Так посылайте в следующий раз в бой армию щенков
Бультерьер Стабби был официальным талисманом 102-го пехотного полка армии США и прослужил почти два года на западном фронте, охраняя своих двуногих товарищей по оружию, а однажды сумел захватить и удержать немецкого солдата до тех пор, пока не подоспела помощь. Стабби остается единственной собакой в истории, произведенной в чин сержанта за боевые заслуги.