Приехав в Растенбург, он ненадолго встречается с изнуренным и подавленным Фрицем Тодтом. Тот считает, что после вступления в войну Соединенных Штатов для Германии все потеряно. Невозможно одновременно сражаться с тремя супердержавами. Провал на подступах к Москве, зимнее топтание на месте, потеря четверти немецких вооруженных сил на востоке, постепенная утрата доминирования в воздухе на западе – доказательства неизбежности этого поражения. А сравнительные прогнозы производства вооружений по каждой из стран не оставляют никаких сомнений. Архитектор знает, что вождю лучше этого не говорить. Тодт предлагает ему завтра утром вместе вернуться на его самолете. Эта перспектива заранее радует архитектора.
Вечер с вождем, как обычно, тянется бесконечно с всегдашними повторами одного и того же, тем более что все уже выучили наизусть основные сюжеты, а война наложила на некоторые лица отпечаток чего-то вроде страха, лица осунулись, смех натужный. Все это как будто повлияло даже на вождя. Таким его видят впервые. Архитектор рассказывает ему о скудных ужинах с солдатами на фронте, о ностальгических песнях родных мест, которые они поют; вождь начинает подозревать психологический саботаж и приказывает провести расследование. От Бергхофа до Берлина, включая Растенбург, установилась атмосфера всеобщего недоверия.
Архитектор ложится спать поздно и не может присоединиться к Тодту, поэтому предупреждает, чтобы тот летел без него. Перед тем как уснуть, Шпеер в очередной раз испытывает удовлетворение: он снова смог поразить вождя – рассказом о своих украинских приключениях. Стоит им встретиться, и их взаимопонимание возвращается, как и их общая творческая, ставшая еще более восторженной, страсть перед большими листами, на которых они вместе рисуют купола и колоннады нового рейха. При этом ностальгия, несомненно, добавляет остроты их отношениям и обогащает их.
Его будит телефонный звонок. Незнакомый голос сообщает о гибели Фрица Тодта. Его самолет разбился. Почему, Шпееру не объясняют. Это авария, английский истребитель здесь ни при чем. Начинается обсуждение его вероятного преемника. Геринг уже на низком старте, собирается потребовать портфели покойного.
Вождь вызывает архитектора. Он принимает его строго по протоколу, что непривычно для них обоих.
«Герр Шпеер, назначаю вас министром и преемником доктора Тодта, вы замените его на всех должностях».
37
Февраль 1943
Рейхсминистр вооружения и военного производства Альберт Шпеер слушает, как министр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс орет толпе мужчин в военной форме, хотят ли они тотальной войны. Это псевдовопрос, так как на него существует только единственный ответ. Толпа вскакивает и вопит: «Да-а-а!» Эта картинка попала в архив, и в последующие десятилетия зрители могут обратиться к ней и увидеть, что она ничуть не устарела и вполне походит на восторг поклонников при выходе на сцену их идолов – рокеров, рэперов или диджеев. Тем зимним берлинским вечером во дворце спорта, сразу после разгрома в Сталинграде, более яркого диджея, чем Геббельс, не найти.
Начинает формироваться призрак близкого конца Третьего рейха, хотя некоторые надежды еще остаются. Маршал фон Манштейн намерен выправить ситуацию в Украине. В Харькове русские замерли в ожидании третьего сокрушительного поражения. А немцы готовятся в последний раз провести масштабное наступление, задействовав огромные силы в районе Курска, и окружить советские войска, попавшие в котел, захват которого может позволить снова разгромить несколько их армий. Начиная с 1941 года немцы непрерывно уничтожают все новые русские армии, в результате больше пяти миллионов пленных трудятся как рабы на заводах рейха, объединенных с концентрационными лагерями. Советские армии действительно исчезают в Смоленске, Киеве, Вязьме, Брянске, Харькове, но они неизбежно возрождаются. Лица их солдат меняются, как и времена года, у многих теперь внешность выходцев из Центральной Азии, некая помесь Китая и Персии. Их воскрешение ускоряется еще и потому, что в тех краях распространен не только ислам, но и древние верования, предполагающие реинкарнацию и другие биологические тайны, изучению которых некоторые эсэсовцы, будто загипнотизированные, предаются в библиотеках и особенно в специальных лабораториях в Дахау и Освенциме. А ближний круг с ужасом думает о гуннах Аттилы, обрушивающихся на прекрасные греко-римские города, насилующих арийских женщин в Риме и Афинах, порождая метисов, грабя чудесные храмы с перистилями и колоннадами, руины которых были одной из излюбленных тем многочасовых ночных бесед вождя с приближенными до 1939 года. Они впервые со страхом думают о том, что эта война может прийти в Берлин, Мюнхен, Нюрнберг или Линц.
Но ничто не потеряно, если найти средства для спасения того, что еще можно спасти. Министр вооружения первым выдвинул доктрину тотальной войны, позаимствовав ее у Вальтера Ратенау. После убийственной интенсификации бомбардировок рейха Геринг как будто почти выведен из игры. Борман, Гиммлер и еще несколько человек постепенно усиливают свое влияние, и Геббельс, чтобы его роль не свелась к пустословию на волнах немецкого радио, вступил в союз со Шпеером.
Единственное решение, объяснил Шпеер Геббельсу, – это поставить всю экономику Германии на службу войне, как это делают в СССР, в США и в Великобритании. Национал-социалистическая Германия пока к этому не пришла, что странно. Странно и то, что нацистская Германия менее мобилизована, чем западные демократии и восточная диктатура. Вождь всегда отказывался идти на это, опасаясь реакции немецкого народа, сравнимой с той, что была в 1917 и 1918 годах и повлекла за собой дезертирство из армии и всеобщее предательство. Вождь боится удара кинжалом в спину. Он всегда верил в возможность такого удара со стороны политиков, красных, евреев и гражданских, оставшихся в тылу, за спиной армии немцев арийского происхождения, воюющих на фронте. Вождь все меньше доверяет собственному народу, представленному генералами и теми, кто так или иначе кажется ему частью элиты. К вождю возвращается его ненависть к элите, которая жила в нем в дни его мюнхенской молодости и которую он приглушил после 1933 года, когда начал получать удовольствие от визитов к нацифицированной крупной буржуазии своей новой Германии. Кроме того, вождь отказывается приглашать иностранных рабочих, а также посылать на заводы женщин, что вынуждает