Вторая мировая война завершилась почти тридцать три года назад, публика немного внимательнее прислушивается к редким выжившим в концлагерях и согласившимся свидетельствовать; преследование сбежавших в другие страны нацистов идет с переменным успехом; молодежь, родившаяся после войны, носит свастику в качестве символа поп-культуры; банальность насчет изменчивости мира стала правдой; восприятие прошлого варьируется от поколения к поколению; все чаще звучат измышления, опровергающие само существование концлагерей; просыпается безразличие и растет подстрекательство; в разговорах и журналах начинает проявляться усталость и ослепление прошлым, а историкам приходится активнее бороться с интерпретациями, отрицанием и провокациями на тему периода 1933–1945 годов.
Но это не имеет значения, потому что настало время историков и для Серени Шпеер – необычайно ценная добыча.
52
Проклятый предатель, свинья!
Мы тебя давно уже ищем. Ты был архитектором нашего фюрера и так много получил от него, пока он шел от победы к победе. Ты, собиравшийся отравить его газом вместе со штабом, когда он защищал наш Берлин… и т. д.
Утром первого дня, который они проводят вместе, Гитта Серени читает полученное звездой письмо, полное угроз и оскорблений. Одно из многих. Она целиком воспроизведет его в посвященном ему биографическом исследовании, которое однажды напишет.
Звезда едва ли не гордится этим посланием. Подобные письма доказывают, что у него больше нет ничего общего с прошлым, что он стал врагом и новых, и старых нацистов, включая тех, кто еще жив, кого он хорошо знал и кто с ним больше не разговаривает. Следует сказать, что все это – мелкие сошки, третьесортные фигуры, которые до его книг и выступлений в СМИ по-прежнему видели в нем фаворита фюрера, чудо-министра вооружения покойного рейха. Простые его фанаты, тем более нелепые, что находятся на стороне побежденных. Нет ничего более жалкого, чем побежденные, и он не из них, по крайней мере, не похож на них. Он потерпел поражение, но поднялся благодаря смелой готовности признать в глазах мира свою вину, тогда как его бывшие товарищи… Их он жалеет, но в глубине души презирает; вождь и его ближний круг смотрели на этих служак снисходительно, но властно, видя в них пешки на шахматной доске. Все это бывшие нацисты, не одобряющие газовые камеры, но поклоняющиеся Гитлеру, человеку, спасавшему, начиная с 1933 года, их страну от унижения и поражения. Им трудно связать своего героя с крематориями Освенцима, а некоторые из них вообще отрицают их существование. В конце 1970-х среди немцев старше сорока лет таких подавляющее большинство. Это большинство помалкивает, не стремится распространяться на болезненную тему, но продолжает думать именно так.
Звезде это хорошо известно. Он ведь признал свою вину в рамках коллективной ответственности за преступления, совершенные некоторыми, и тем самым сыграл роль в осознании этих преступлений на национальном уровне. Именно так он себя воспринимает и рад тому, что молодые судят его не столь строго, как представители его собственного поколения; что молодые придерживаются той же точки зрения, что и он. Молодежь постоянно задает старшим вопросы о прошлом. Он опередил свое время и особенно любит молодежь, ее бодрящее присутствие, наполненное сильной новой кровью, непревзойденное олицетворение жизненной мощи. Он сыграл важную роль, как политическую, так и моральную. И сумел снова выступить в политической роли, пусть и ограниченной моральным измерением. Иногда он признается в своей ностальгии по участию в прошлых событиях, по несравненному упоению властью.
Они встретились с Гиттой накануне и впервые поужинали вместе. Она поселилась у него, так проще общаться. Она не хочет быть той, кто задает вопросы. Хочет вести диалог. Ответы родятся из их бесед. Молчание станет таким же ценным, как слова. Тем не менее в уме она держит вопросы. Это очевидно. Она не станет задавать их напрямую. И она ведет записи, но не снимает на камеру их беседы. Ей не нужно вытягивать из него секреты, чтобы получить впечатляющие сцены. С этой точки зрения, кино всегда действует до некоторой степени авторитарно: нацеленный на персонажа объектив, заданное режиссером направление сюжета, ожидание реакции. Как будто механический глаз следователя. Они проживут одной и той же повседневной жизнью несколько недель.
Звезде и его жене Маргрет семьдесят три года. Он все такой же высокий и стройный, как раньше. Возрастная сутулость едва заметно затронула его спину. Густые брови не поседели, чего не скажешь о волосах, которые к тому же поредели возле лба. Прежней пряди, которую он элегантно зачесывал набок, больше нет. Он заметно постарел; авторские права обеспечивают ему некоторое благополучие, не говоря уже о приглашениях на телевидение и радио для рассуждений о Гитлере и его ближнем круге или об участии в традиционных поездках, организуемых издательствами для успешных авторов, предстающих перед публикой европейцами, принадлежащими к образованной и либеральной культуре. И это еще один парадокс для бывшего нацистского руководителя и вопиющая несправедливость с точки зрения немалого числа его врагов.
Шпеер – представитель старого поколения, держащий подчеркнуто вежливую дистанцию с женщинами. Поскольку он никогда не был ловеласом, женщины из его окружения всегда отмечали полное отсутствие его физического интереса к ним, а он хранил абсолютную верность супруге, такая вежливая дистанция выглядит еще более красноречивой. Историк видит это на собственном примере. И напротив, он гораздо непринужденнее ведет себя с Доном, ее мужем фотографом, с которым вскоре переходит на ты.
Дон должен сделать несколько снимков звезды, а затем исчезнуть, оставив Шпеера наедине с историком, на что звезда иронически жалуется. «Дон больше не будет защищать меня от вас», – вздыхает он с явной симпатией к фотографу.
Он совершенно не боится новых и старых нацистов и угроз, приходящих по почте. На одном из столбов его ворот указано огромными буквами A. SPEER. Надпись напоминает мемориальную доску. Историку его дом кажется красивым, и она говорит ему об этом. Звезда тут же реагирует и непривычно резким тоном отвечает, что он, напротив, его ненавидит. Это дом его детства, и проявленная им ненависть выглядит странно пылкой. Маргрет издает тихий звук неодобрения, она тоже считает дом красивым, здесь она жила с детьми все время его заключения в Шпандау. Тогда он начинает кипятиться и еще живее демонстрировать нелюбовь к своему имению. Маргрет – женщина прошлого поколения, она не умеет долго противоречить мужу, поэтому всего лишь тихонько фыркает, внося тонкую нотку несогласия в гневное соло мужа, после чего замолкает и больше не мешает ему