Ее озадачивает везение этого человека. Его способность, воля, почти искусство вести свою жизнь, не заботясь о последствиях, тоже ошеломляют ее.
Звезда теперь пускается в немыслимые раньше разговоры с теми крайне редкими друзьями, которые еще посещают его. Это, впрочем, недавние друзья, из времен после Шпандау. Старые давно отвернулись от него, и он сам оттолкнул их своим молчанием. Он показывает издателю фотографии своей новой подруги, расписывает во всех подробностях свое физическое счастье. Он ведет себя как мальчишка, чего с ним никогда не случалось.
Он потрясен тем, что жизнь припасла ему такое блаженство, причем настолько новое! «Пришлось прождать семьдесят пять лет, чтобы испытать такую штуку!» – восклицает он. Его радость огромна, и он ее не скрывает.
Подобный восторг он, возможно, испытал всего один раз, но тот случай был совсем другим. Впрочем, о нем он никогда не говорит так.
60
Лондон, 1 сентября 1981
«Это Альберт… похоже, вас нет дома…»
Историк с мужем вернулись домой после выходных, на их автоответчике записано несколько сообщений. Самое первое – от Шпеера. Он в Лондоне, участвовал в телевизионном интервью на Би-би-си. Они могли увидеться, жаль, что не получилось. До следующего раза в Германии, и, главное, она обязательно должна приехать с Доном!
Второе от английской сети ITV. Просят историка срочно перезвонить для разговора о Шпеере.
Третье – от канадской радиостанции. Тоже просят срочно перезвонить. Хотят, чтобы она поделилась воспоминаниями о Шпеере теперь, когда он умер.
Она решает, что это ошибка. Следующие друг за другом с перерывом в несколько часов сообщения – первое, произнесенное жизнерадостным голосом звезды, и за ним два, информирующие о его смерти, – делают эту историю неправдоподобной.
Но он действительно неожиданно упал в своем гостиничном номере, думая о своем приключении, своем англо-немецком Erlebnis. Он снялся утром в телепередаче. На экране он излучает силу, его даже находят помолодевшим, никогда он не был настолько в форме, по крайней мере, никогда после того периода, о котором он, не переставая, рассказывает: после Третьего рейха, войны, архитектуры, Гитлера и т. п. Он лукаво отклоняет приглашение на обед своего собеседника, историка Нормана Стоуна, сообщив, что «уже пригласил молодую даму». Накануне они сидели за ужином до двух ночи, готовя передачу со Стоуном. Шпеер как будто вернулся к старым привычкам ночного образа жизни, к нескончаемым ночам в рейхсканцелярии и Берхтесгадене за обсуждением макетов и чертежей. Жизнь прекрасна, Лондон символизирует страсть к женщине и эстетическую страсть воспоминаний, настоящее и прошлое, художника и влюбленного, а еще путешествие, лучшее на свете путешествие, когда краткое насыщенное пребывание в красивом месте представляет собой метафору самой жизни.
Во второй половине дня его доставили в больницу. Его приключение, его Erlebnis рыдает. Она представляет, как он неожиданно потерял сознание. Именно она сообщила новость Маргрет, что нестерпимо для семьи Шпеера.
В двадцать два часа по берлинскому времени было объявлено о его смерти от мозгового кровоизлияния.
61
Европа, 1981–2012
«Было время, когда я вместе с кинозвездами и певцами входил в число людей, бывших объектом особого внимания», – писал он в «Воспоминаниях» примерно в 1967–1968 годах, рассказывая о расхождениях с Гитлером, возникших у него в начале 1944 года.
Так он это запомнил и так представил собственный имидж, отражаемый другим человеком, то есть через любовь с ее муками и ненависть. Он подробно обрисовал свои ужасные ощущения от того, что вождь отдаляется от него: и вспыхивающий гнев, и ревность к тем, кто, по его предположениям, займет его место.
Но место он не потерял, вождь передал ему, что любит его по-прежнему, и он выжил и даже стал одной из звезд, с которыми себя сравнивает. Звездой пусть и не однозначной, но неоспоримой, объектом непомерной любви и ненависти, которые исключительные личности вызывают у подавляющего большинства – у тех, кто никому не может внушить ничего подобного и способен лишь испытывать эти чувства к редким избранным. И неважно, хороши эти избранные или дурны.
После его неожиданного и счастливого ухода, последнего проявления его везения, поняв, что они уже никогда не напишут вместе ни одной из запланированных работ, историк решает еще раз рассказать о нем, но уже не просто в статье, а в книге.
Она с головой окунается в приключение, в настоящее Erlebnis, и начинает книгу о звезде, о человеке, который так хорошо написал о себе, что все его биографии напоминают смущающие читателя пересказы. У авторов это получается помимо воли, потому что они сражались с исходным текстом, пытались выявить содержащуюся в нем ложь, но это им не удавалось. В результате они все время терпели поражение, и автобиография побеждала биографии. Он описывал свою жизнь рядом с Гитлером и то, что он слышал насчет уничтожения евреев и решил пропускать мимо ушей. Вот, например, важная сцена с неким гауляйтером, который призывал его не посещать ни один лагерь в Польше, а он не стал выяснять, о чем идет речь. И пусть его признания полны пропусков, преувеличений, искажения фактов ради того, чтобы попасть в тренд исторических победителей и гарантировать себе положение звезды германской вины, вопреки этому все купюры, и подтасовки, и тщательно дозированные театральные эффекты кажутся при чтении более правдоподобными, чем самая правда, раскопанная специалистами-расследователями.
Он блистательно аранжировал моральную дилемму любого историка: как по возможности избежать суждений a posteriori, задним числом, по поводу изучаемой эпохи. И здравый смысл публики согласен с этим. Однако большинство обычно все же попадает в ловушку, а в случае Третьего рейха это происходит особенно быстро, замечал Шпеер.
Он понял, что историческая наука – это искусство войны, а историк – последнее звено всех этих войн, которые он постоянно изучает. И вовсе не как объективный наблюдатель, описывающий их, глядя из мирного времени, а как либо победитель, либо побежденный, втянутый в битву свидетельств и выбирающий лагерь, даже если утверждает прямо противоположное.
Возможно, именно поэтому он спокойно и с некоторым презрением относился ко всем историкам, нападавшим на него из-за его прошлого «хорошего нациста». Само это определение было придумано ради дискредитации его воспоминаний, и он спокойно поджидал таких исследователей, наблюдая за тем, как они, словно наивные воины армии воспоминаний, вторгаются на его территорию, знакомую ему до мельчайших подробностей. Ведь он – ветеран тотальной войны, любимец Адольфа Гитлера, чью роль массового убийцы № 1 и одного из самых полных воплощений Зла на Земле больше никто